И в этот момент нечто продолговатое вновь кинуло на меня тень. Я подумал было, что это еще один дракон, и поднял взор кверху. Но это был не дракон. Я мог бы поклясться, что вижу воздушный корабль, летающий корабль. Он был велик, не меньше моего космического корабля, и двигался медленно. Мне трудно было разобрать, каким образом его приводят в движение. Правильность формы, взаимная неподвижность его частей совершенно исключали всякую возможность того, что он мог оказаться живым существом. Возможно, меня уже разыскивали – кто-то заметил, как мой корабль опустился на планету. И вот прошло немного времени, и меня ищут. Но с добром или со злом в уме?
Летающий корабль замер надо мной. Зверь с клешнями, почуяв неладное, стал медленно пятиться в заросли, подступавшие совсем близко к месту аварии. Я не выпускал металлического предмета, впервые указавшего мне на разумных обитателей планеты. Воздушный корабль парил на верхней границе атмосферы. Я поднял металлический предмет, чтобы обратить на себя внимание, – будь что будет. Разум, хоть и не встреченный нами до сих пор ни на одной из планет, должен быть дружелюбен.
На корабле меня заметили. С борта опустился штормтрап. Вот он уже покачивается совсем рядом. На конце его поблескивало приспособление для крепления предметов. Меня приглашали наверх. Ну что ж, рискнем. Я захватил с собой металлический предмет. Он мог быть потерян кем-нибудь из обитателей планеты. Жест доброй воли будет истолкован положительно любым разумным существом. Я кинул последний взгляд на мой осиротевший корабль, обхватил штормтрап и осторожно дернул за него трижды, давая сигнал поднять себя на корабль. В ответ на мой сигнал штормтрап начал быстро подниматься вверх.
– Так вот кто мою блесну откусил, – сказал охваченный гневом и радостью Корнелий Удалов, вытаскивая удочку.
– Не на то смотришь, нелюбопытный ты человек, – ответил ему Александр Грубин, его друг, с которым они только что выехали по зорьке на рыбалку на озеро Копенгаген. – Когда ты видел, чтобы в нашем озере водились осьминоги?
Последние отрезки пути штормтрап поднимался стремительно. Я понял, что еще немного, и я вылечу за пределы атмосферы. А ведь скафандр остался на борту моего корабля! Я могу погибнуть! Я попытался соскочить со штормтрапа – лучше рискнуть разбиться о землю, чем погибнуть от удушья, но острый крюк на конце штормтрапа вонзился мне в тело. Еще секунда, и, теряя сознание, я вылетел в безвоздушное пространство. Громадные чудовища – их было двое – протянули ко мне массивные конечности.
– Банку! – закричал Грубин растерявшемуся Удалову. – Банку с водой! Ведро, наконец! Ты не понимаешь, какое мы с тобой открытие совершили!
– А может, осьминоги здесь водятся? – спросил Удалов с сомнением. – Может, встречаются редко, осторожные?
– Откуда, голова ты непутевая? – кричал Грубин. – Ведром воду черпай! Осьминоги живут только в морях и океанах!
– Тише ты, – сказал Удалов. – Всю рыбу распугаешь. Что дальше делать-то будем?
– Какая теперь рыбалка! – Грубин осторожно стаскивал осьминога с крючка. – О нас в научном журнале напишут.
– Спят и видят, как бы о нас написать. А ты подумал, что осьминоги здесь, может быть, заповедные? Выпустили их на развод, а мы браконьерствуем.
– Не может быть, – возразил Грубин. – Тогда бы было объявление о запрете. А ты видел здесь на берегу какое-нибудь объявление?
– Видел. Не разводить костров, беречь лес от пожара.
– При чем здесь пожар? Про осьминогов видел?
– Про осьминогов не видел. Но уверен, что может быть такое объявление. Мы его пропустили в темноте.
– Нет, – сказал Грубин, опуская осьминога в ведро с водой, подставленное сомневающимся Удаловым. – Если бы у нас в озере Копенгаген разводили осьминогов, весь город бы знал об этом. Притом обрати внимание, что у осьминога десять ног и он сравнительно крупный. Это, вполне возможно, неизвестный науке вид. На что я и надеюсь.
– Славы захотел, – произнес Удалов укоризненно. – Дай бог тебе штрафом отделаться.
Осьминог безжизненно опустился на дно ведра. Одно из щупалец все еще сжимало упущенную Удаловым блесну.
– Саша, – произнес Удалов. – Отними у него блесну.
– Почему я?
– А он, может быть, ядовитый.
– Для тебя ядовитый, а для меня безвредный?
– Зацепи чем-нибудь. Не бросать же блесну.
Из-за елей на берегу показался край солнца, запели птицы, засеребрилось ведро. Осьминог в ведре шевельнул щупальцами, приходил в себя.
– Отлично, – обрадовался Грубин. – Я очень опасался, что он сдох.
– А тебе какая разница, – сказал Удалов с раздражением.
Блесна все еще оставалась в ведре, и рыбалка была под угрозой. Не скажешь ведь жене Ксении, что вместо обещанных лещей придется довольствоваться половиной осьминога, возможно, несъедобного и ядовитого. Нет, и половины Грубин не отдаст – захочет исследовать и, может, даже разводить в аквариуме.
– Дай мне блесну, будь другом, – попросил Удалов. – Может, чего еще поймаем. Жалко же возвращаться.
– Дураком помрешь. Немедленно назад!
– Да что с твоим осьминогом случится?
– Может подохнуть.
– Ну и пускай, в спирту его содержать будешь.
Но Грубин уже схватил весла и принялся грести к берегу.
– Ты как хочешь, – сказал он Удалову со всей решительностью, – но я спешу в город.
Я пришел в себя. Медленно покачивался металлический цилиндр, в котором я был заточен. Цилиндр был открыт сверху, но атмосфера кончалась у верхнего края цилиндра – любая моя попытка вырваться привела бы к гибели. Внутренние стенки цилиндра были гладкими и холодными.