— Буду тут сторожить и день и ничь, — шептал он, — не может того быть, щоб никто не прийшов за цим добром…
Среди лесной глуши зеленеет большая заболоченная поляна. По краям редкие березы, ольха и всюду лоза. Ее темно-красные прутья с узкими серо-зелеными листьями сплошь закрывают берега, среди болота поднимаются поросшие лозой крохотные островки. На одном из них, недалеко от опушки леса, среди густых зарослей лозняка, разведчики Гладыша построили бревенчатый шалаш.
Поиски второго сброшенного мешка ни к чему не привели. Это сильно волновало Гладыша: там были магнитные мины, взрывчатка, провода, электровзрыватели и магнето. На поиски пропавшего груза Гладыш решил отправить Шохина днем. Одновременно для разведки ближайшей местности послал Васыля Подкову.
Шохин очень обрадовался поручению. Тянуло походить по родным местам, хоть издали посмотреть на городок, в котором родился, прожил столько лет…
Пробираясь лощинами к месту высадки, Петр прятался в кустарнике. Лозняк рос на песчаных местах, и, переходя от одной заросли к другой, Петр внимательно вглядывался в многочисленные следы — сказывались навыки, приобретенные на границе. В одном месте трава была сильно измята. На дороге при внимательном осмотре Шохин заметил затоптанные и сглаженные глубокие следы.
— Маскировочка, — усмехнулся он, — хитрый человек тут орудовал. Посмотрим, куда они ведут…
— Побый мене нечиста сыла, колы це не мий унук Петро Шохин! — послышался вдруг из зарослей шепот.
Обернувшись, Петр увидел среди зелени седую голову.
— Дед Охрим! — радостно и удивленно воскликнул он.
— Кому Охрим, а кому и Ефрем Петрович, — косясь, отрезал дед. — А скажи, будь ласка, якого ты черта тут шаландаешься? Откуда тебе нечиста сыла принесла? Дезертир? Ты мене, Петро, знаешь, я Оксану октябрил, родичем тоби довожусь… Так щоб я, красный партизан, сором такый прийняв на свою стару голову!..
— Вы, диду, не кричите, — беспокойно оглядываясь, подошел к старику Петр. — Как же я рад, что увидел вас!
— Хорошо, що батько твий не дожив до такого сорому… — не унимался старик.
— Так это правда — убили отца!
— Расстреляли у Чернигови. В первых же днях. Я тоби лыста з вирным чоловиком посылав. Невже не получив?
— Получил, диду… Но не верилось мне. Как же к немцам отец попал?
— Млынок доказав, Остап Млынок. Вин зараз полицаем, такой паскуды ще й свит не бачив…
— Так… — Петр низко опустил голову. — А о матери, об Оксане тоже правда?
— В ниметчину их угналы. Хату вашу зничтожилы. Людей бьють, вишають, жидив всих до малой дытыны зничтожують… Сил нема смотреть на таке поругания! Скотьину угоняють. — Дед отвернулся, громко высморкался: — Так якый ты мени ответ дашь, дезертир ты? Чи с плену утик? Чи иначе як сюды попав? Дядьки твои, Михайло та Мыкита, з ворогом бьются, а ты…
Шохин стоял неподвижно. У него начала подергиваться щека и правое веко. Деду можно довериться, он поможет ему познакомиться с верными людьми, будет первое время связным…
— Вот что я вам скажу, диду Ефрем Петрович. Посмотрите, как меня немцы изуродовали. Отца убили. Мать и Оксану угнали… Можно такое простить? — голос его задрожал. — Если б я вас сейчас не встретил, сам бы ночью к вам пришел. Сбросили меня сюда разведчиком. Надо мне надежного кого повидать, чтобы доверить, как самому себе…
Не скрывая слез, дед Охрим часто закрестился:
— Ох, господи! Дождався! Дождався и я! Ще старый послужит своему Отечеству, ще узнають мене нимци! Ой, Петро, много чого знаю, все тоби скажу и хлопцив приведу. Есть такие у нас, есть. И в Заречном, и в Деснянске. Есть у нас и партизаны, только воны цураються дида Охрима, думають — старый…
Они долго говорили, укрывшись в лозняке. Дед Охрим показал, где спрятал мешок и парашют, пообещал приносить газеты, издаваемые немцами на украинском языке, — «Висти Деснянщины» и «Новый шлях», назвал изменников: Павло Бережной — начальник сельской полиции в Заречном, «сволота, яких и свит не бачив», Дрюма — начальник райполиции. Но особенную боль доставило Шохину известие об его учителе Грабовском, ставшем председателем райуправы. Этому не хотелось верить.
Слушая о пожаре, о Киче и Анюте, Шохин предупредил:
— Вот что, диду, про меня ни слова, особенно в Заречном. Кого-нибудь надежного, кто знает, где партизаны, постарайтесь привести. Только не сюда, а, к примеру, в дубовую рощу, возле домика бакенщика… Завтра в двенадцать придете. Про меня опять-таки не говорите.