Я уходил в работу, и труд постепенно залечивал мою рану.
В середине января, когда морозы становились всё крепче, мне позвонила подруга Надежды Ольга Леопольдовна Лисс. Сказала: «Собирайтесь в дом отдыха. Я купила для вас путёвку».
Ольга Леопольдовна — профессор, специалист по болотам. Вот уже двадцать лет подряд она возглавляла экспедиции болотоведов и уезжала с ними за Урал или дальше на Восток, в Сибирь, почти на всё лето. Надежда работала в университете учёным секретарём биологического факультета, с Ольгой Леопольдовной она крепко дружила. Ольга не однажды увлекала нас в Пицунду отдыхать «дикарями»; санаториев она не признавала. Я поблагодарил её, и мы условились о встрече.
В Дом отдыха приехали поздним вечером. Нас поселили на одном этаже; меня в номере, где жил мужчина лет сорока, геолог, вернувшийся недавно из какой-то дальней экспедиции. Он привык жить в неотапливаемой палатке и, чтобы себя не разнеживать, на ночь открывал балкон нашей комнаты — даже в большие морозы. Мне он сказал:
— Вы извините, но я на ночь открываю балкон.
Термометр показывал 20 градусов, я невольно поёжился от мысли, что придётся спать в таком холоде. Кровать соседа стояла рядом с балконом, но в уголке, в затишье, а моя у входной двери напротив балкона. Не сразу мог прийти в себя от внезапного сюрприза; хотел уж было пойти к дежурному, попроситься в другой номер, но голос соседа на корню подрезал эту мою затею:
— Меня зовут Георгий, я понимаю: вам не нравится мой образ жизни, но по-иному я не могу. И выхода у вас нет: все мужские номера в Доме отдыха заняты. К тому же, это полезно: спать при открытой двери. Вы здесь привыкнете и потом будете меня благодарить.
— И тут же обратился с вопросом:
— А эта профессорша… она вам кто?
— Подруга моей покойной жены.
— Почему покойной?
— А потому что моя жена умерла. Недавно. Перед Новым годом.
— А-а… Тогда понятно.
Я не стал уточнять, что ему понятно, а прикидывал, как это я буду спать на морозе при открытом балконе. Одним маленьким утешением служила моя шуба: на мне была американская шуба на меху со множеством молний и карманов. Я купил её в Румынии в нашем посольском магазине. Подумал: поверх одеяла накроюсь шубой и шапку меховую снимать не стану.
Георгий мне не понравился, особенно это его: «А-а… Тогда понятно». В этих словах послышался намёк, казавшийся мне кощунственным. Но вот он открыл балкон, а я забрался подо все мои одежды, и воздух, валивший из скованного морозом леса в нашу комнату, казался мне не таким уж и холодным. И я бы, пожалуй, скоро заснул, но Георгий, похоже, не думал оставлять меня в покое.
— Ольгу Леопольдовну я знаю. Пожилая женщина, ей бы на пенсию, а она ползает по болотам, ищет то, чего никто не терял. Если их осушить, то и там, конечно, можно кое-что найти, но лазить по болотам! Б-р-р… Там полно змей, тучи комаров… Не понимаю этих болотоведов. Есть у нас такая кафедра — кто-то по глупости её открыл, а я бы закрыл. Но позвольте: вам-то зачем она нужна?
— Кто, кафедра?
— Не кафедра, а она, Ольга. Вы мужик не старый, наверное, свежий пенсионер. Вам нужна женщина молодая. Вот если я вдруг овдовею, — а со мной это скоро может случиться: у меня жена больная, — я тогда женюсь на молодой, совсем молодой. Ну, скажем, на какой-нибудь аспиранточке. Есть у меня такие. Я ведь тоже доктор наук и преподаю в университете.
Мне его разговор не нравился, цинизм какой-то! Я сказал:
— Мне как-то неловко поддерживать разговор на эту тему. А и вам строить планы о женитьбе при живой жене… Она ведь может жить ещё долго. Жизнь и смерть во власти Бога. Он один знает, кому и когда начинать жизнь, а кому и когда её оканчивать.
— Ну, Богом вы меня не стращайте. Я ни в Бога, ни в чёрта не верю. Бывал я и на краю света, летал и на сверхзвуковых самолётах — Бога нигде не видел, и следов его обитания не заметил. А что до темы нашего разговора: живой должен и думать о живом. Женитьба — дело серьёзное, тут промахнуться нельзя. Вот у меня в отделе есть женщина — её хоть на конкурс красавиц отправляй. И лет ей всего лишь тридцать два. Вот эта для вас подошла бы. Хотите, я в роли свата выступлю?