Курские церкви, естественно, вызвали у него большой интерес. В одной из таких церквей я рассказал Блейку историю о том, как меня здесь крестили. Младенцев было несколько, выстроилась очередь. Крестная мать куда-то ненадолго отлучилась и дала подержать младенца Вадима бабке Егорихе, которая недавно вышла из состояния тяжелого запоя. Очередь подошла. Батюшка спросил: «Как будем нарекать младенца?» Бабка Егориха засуетилась и забормотала: «Как же, как же? Водичка! Водичка он… Нарекай, батюшка, Воеводой!» — «Дура, ты, бабка, — ответил батюшка. — Воевода — это не имя, а должность». — «Ну, тогда крести его по должности», — ответила бабка. К счастью, вовремя подошла крестная мать, и истина была восстановлена.
Зная интерес Блейка к святым местам, мы организовали поездку в окрестности Курска, в Коренную Пустынь — один из самых известных религиозных памятников России. Мы осмотрели здания монастырского комплекса, купили у местного художника картины с видами Коренной Пустыни и посетили культурный центр, в котором находятся исторический музей, концертный и выставочный залы. Здесь нас и напоили, и накормили, и насытили интересными рассказами об истории монастыря, о некогда существовавшей в его окрестностях ярмарке всероссийского значения. Своей известностью Коренная Пустынь обязана найденной здесь, согласно преданию, в 1295 году «чудотворной иконе Божьей Матери “Знамение”, которая на протяжении веков являлась покровительницей и заступницей Курской земли».
В заключение нашего пребывания нас попросили расписаться в книге почетных гостей и усиленно приглашали приезжать еще много раз.
Приглашением я воспользовался в сентябре 2000 года, и когда появился у здания культурного центра, хранитель музея спросил: «А где же Блейк?» Где бы в нашей стране ни побывал Джордж Блейк — Георгий Иванович, его всюду помнят и снова ждут в гости.
РАЗБИРАЯ АРХИВ…
Много накопилось разных бумаг… Сначала я сохранял их без какой-то определенной цели — просто жалко было выбрасывать интересные вырезки из газет и журналов, театральные афиши, проспекты, пригласительные билеты. Потом появился осознанный интерес к сохранению памяти о людях и событиях. С начала первой командировки в Египет стал вести картотеку на известных государственных и политических деятелей, писателей, журналистов, представителей мира искусства. Привык к этой работе, она оказалась очень полезной для служебных целей. Затем последовала арабская картотека, африканская и снова египетская. Потом я стал собирать письма родственников и друзей и теперь располагаю даже перепиской со старшим внуком Сережей и старшей внучкой Ксенией. Есть и письма шестилетнего Вадика и пятилетней Лерашки, которая выводила свои первые каракули, употребляя для написания слов, подобно арабам, только согласные буквы, упорно игнорируя гласные.
Теперь и внуки выросли и уже выбирают свой путь в жизни.
Есть в архивах и дневники, которые я пытался вести с 14-летнего возраста, и около сотни блокнотов, заполненных во время служебных командировок, кинопленки и видеопленки. Главное же мое богатство — фотоальбомы, их у меня тоже около сотни. Фотографировать я начал лет с десяти, когда крестная мать подарила мне восьмирублевый фотоаппарат, сделанный из картона, оклеенного дерматином. В аппарате, рассчитанном на фотопластинки размером 4,5 х 6 см, не было абсолютно никаких механизмов, и тем не менее он снимал! Для этого, правда, надо было проделывать сложные манипуляции: залезать в темный подвал, разрезать кремнем фотопластинку 6 х 9 см на две равные части, закладывать одну из них в фотоаппарат, выходить на свежий воздух, размещать аппарат на каком-либо устойчивом предмете, ставить перед ним людей, потом, сняв колпачок с объектива, произносить «айн, цвай, драй», закрывать объектив и снова спускаться в подвал, чтобы проявить пластинку. Самое удивительное, что, несмотря на войны, оккупации и эвакуации, несколько снимков, сделанных этой чудо-машиной, уцелело и хранится в моем первом фотоальбоме.
Самый древний документ в архиве — письмо моего деда по матери Петра Лукьяновича Слюсарева, датированное 1905 годом. Деда я никогда не видел, он умер от тифа в Гражданскую войну. Был он в современном понимании хозяйственником и состоял в должности заведующего складом на сахарном заводе Боткина (из известной в России семьи промышленников, врачей, писателей и художников) в поселке Ново-Таволжанка Шебекинского района Белгородской губернии. За свои заслуги на хозяйственном поприще дед даже получил звание «потомственного почетного гражданина», но писал, судя по упомянутому письму, с грубыми ошибками. Вообще с грамотностью в наших краях дело обстояло слабовато. У меня, например, хранится выданная моей матери в 1930 году Курской контрольно-семенной станцией невразумительно составленная (но зато снабженная штампом и печатью) характеристика. В ней утверждается, что она владеет латинским языком, которым и пользуется в работе. В действительности же мать могла разбирать названия семян, написанные по-латыни.