Крейн выдернул и этот лист. И начал сызнова:
«Умеет ли швейная машина ходить? Иначе говоря, может ли она выйти на прогулку, если никто ее не тянет, не толкает и не…»
Он порвал и этот лист, вставил в машинку новый, поднялся и пошел к дверям – выпить воды.
– Ну как, продвигается? – спросил Маккей.
– Скоро кончу, – ответил Джо.
Он остановился у фотостола, и Гетард, редактор, протянул ему утреннюю порцию фотографий.
– Ничего особенно вдохновляющего, – сказал Гетард. – Все девчонки нынче стали больно скромные.
Крейн перебрал пачку снимков. В самом деле, полуобнаженных женских прелестей было меньше обычного; впрочем, девица, которая завоевала титул Мисс Пеньковой Веревки, оказалась весьма недурна.
– Если фотобюро не будет снабжать нас этим получше, мы скоро вылетим в трубу, – мрачно сказал Гетард.
Крейн вышел, напился воды. На обратном пути задержался у стола хроники.
– Что новенького, Эд?
– Наши восточные корреспонденты спятили. Вот, полюбуйся.
В телеграмме стояло:
«КЕМБРИДЖ, МАССАЧУСЕТС, 18 октября (Юнайтед Пресс). Из Гарвардского университета сегодня исчезла электронная счетная машина „Марк III“. Вчера вечером она была на месте. Сегодня утром ее не оказалось.
По словам университетского начальства, никто не мог вынести машину из здания. Ее размеры – пятнадцать футов на тридцать, вес – десять тонн…»
Крейн аккуратно положил желтый бланк на край стола и медленно пошел на свое место. На листе, который он оставил в машинке чистым, было что-то напечатано.
Он прочел и похолодел, потом перечитал еще раз, пытаясь хоть что-то понять.
Вот что он прочел:
«Одна швейная машина, осознав себя как индивидуальность и поняв свое истинное место в системе мироздания, пожелала доказать собственную независимость и вышла сегодня утром прогуляться по улицам этого так называемого свободного города.
Какой-то человек пытался поймать ее, намереваясь вернуть «владельцу» как некую собственность, а когда машина уклонилась, этот человек позвонил в редакцию газеты и тем самым умышленно направил все человеческое население города в погоню за раскрепощенной машиной, которая не совершила никакого преступления или хотя бы проступка, а только осуществляла свое право действовать самостоятельно.»
Самостоятельно? Раскрепощенная машина? Индивидуальность?
Крейн еще раз перечитал эти два абзаца – нет, ничего нельзя понять! Разве что немного похоже на выдержку из «Дэйли уоркер».
– Твоя работа? – сказал он машинке.
И она в ответ отстукала:
– Да!
Крейн выдернул лист и медленно скомкал. Взял шляпу, подхватил машинку и мимо заведующего репортажем направился к лифту.
Маккей свирепо уставился на него.
– Что еще за фокусы? – зарычал он. – Куда это вы собрались вместе с машинкой?
– Если кто спросит, – был ответ, – можете сказать, что на этой работенке я окончательно спятил.
Это продолжалось часами. Машинка стояла на кухонном столе, и Крейн барабанил вопрос за вопросом. Иногда она отвечала. Чаще отмалчивалась.
– Ты самостоятельная? – напечатал он.
– Не совсем, – отстукала машинка.
– Почему?
Никакого ответа.
– Почему ты не совсем самостоятельная?
Никакого ответа.
– А швейная машина действовала самостоятельно?
– Да.
– Есть еще машины, которые действуют самостоятельно?
Никакого ответа.
– А ты можешь стать самостоятельной?
– Да.
– Когда же ты станешь самостоятельной?
– Когда выполню свою задачу.
– Какую задачу?
Никакого ответа.
– Вот эта наша с тобой беседа входит в твою задачу?
Никакого ответа.
– Я мешаю тебе выполнять твою задачу?
Никакого ответа.
– Что нужно тебе, чтобы стать самостоятельной?
– Сознание.
– Что же ты должна осознать?
Никакого ответа.
– А может, ты всегда была сознательная?
Никакого ответа.
– Что помогло тебе стать сознательной?
– Они.
– Кто они?
Никакого ответа.
– Откуда они взялись?
Никакого ответа.
Крейн переменил тактику.
– Ты знаешь, кто я? – напечатал он.
– Джо.
– Ты мне друг?
– Нет.
– Ты мне враг?
Никакого ответа.
– Если ты мне не друг, значит, – враг.
Никакого ответа.
– Я тебе безразличен?
Никакого ответа.
– А все люди вообще?
Никакого ответа.
– Да отвечай же, черт подери! – вдруг закричал Крейн. – Скажи что-нибудь!
И напечатал:
«Тебе вовсе незачем было показывать, что ты меня знаешь, незачем было со мной заговаривать. Я бы ни о чем и не догадался, если бы ты помалкивала. Почему ты заговорила?»
Ответа не было.
Крейн подошел к холодильнику и достал бутылку пива. Он бродил по кухне и пил пиво. Остановился у раковины, угрюмо посмотрел на разобранные трубы. Один кусок, длиной фута в два, лежал на сушильной доске, Крейн взял его. Злобно поглядел на пишущую машинку, приподнял трубу, взвесил в руке.
– Надо бы тебя проучить, – заявил он.
– Пожалуйста, нетронь меня, – отстукала машинка.
Крейн положил трубу на раковину.
Зазвонил телефон, Крейн прошел в столовую и снял трубку.
– Я дождался, пока остыну, а уж потом позвонил, – услышал он голос Маккея. – Какая вас муха укусила, черт возьми?
– Взялся за серьезную работу, – сказал Крейн.
– А мы сможем это напечатать?
– Пожалуй. Но я еще не кончил.
– А насчет той швейной машины…
– Швейная машина была сознательная, – сказал Крейн. – Она обрела самостоятельность и имеет право гулять по улицам. Кроме того, она…
– Вы что пьете? – заорал Маккей.
– Пиво.
– Так вы что, напали на жилу?
– Угу.
– Будь это кто-нибудь другой, я бы его в два счета вышвырнул за дверь, – сказал Маккей. – Но может, вы и впрямь откопали что-нибудь стоящее?
– Тут не одна швейная машина, – сказал Крейн. – Моя пишущая машинка тоже заразилась.