— Давно пора, всё лучше, чем баклуши бить под аккомпанемент скучающих колб. Велика важность в сероочистке, когда это уже в производство включено…
— Кстати, о кооперативах. Пошив, игрушки, выпечка — всё это не для хрупких плеч интеллигенции, но есть ещё и жилищно-строительные кооперативы… Или должны быть, или сейчас оформляются, — Филипп вспомнил слова Лилии Андреевны. — Может, наша контора реорганизуется в духе времени, может, кто-то её на нечто дельное подпишет, может, со стороны что-то наклюнется — можно будет свалить на новое место. Интереснее, действеннее, прибыльнее, наконец. Предложу свои эскизы за великие тыщи…
— Строительные? — задумчиво произнесла Надежда Антоновна. — Да, возможно: они ведь и раньше существовали.
— А теперь, когда все бабки со взяток, махинаций, казнокрадства и спекуляций через кооперативы отмываются, станут мощнее, — подхватил Филипп. — Тогда мне даже на руку, что я эти сметы составляю: лучше сориентируюсь в практической стороне. А новый прикид подождёт: и в старом прохожу, не умру.
— И не надо будет папочке пирожки печь, а мамочке их с лотка продавать, — обрадовался Александр Дмитриевич.
— Подарок тут ни при чём: обещали — сделаем, — приободрилась мать.
— А вот ещё один вид предпринимательства — удачный брак с дочкой кого-нибудь, кто свои миллионы уже легализовал. Всего и делов-то одна бумажка. При твоей внешности желающих будет много. Только найти и подцепить.
Филипп поморщился.
— Театр на долгие годы? Разве что нормальная попадётся, и мама одобрит, но это не к спеху: не нищие ведь совсем. — Надежда Антоновна в ответ на слова сына благодарно улыбнулась: внимание Филиппа всегда действовало на неё успокаивающе. — Спасибо, всё чертовски вкусно, особенно после трудового дня. Я покурю на вашей территории?
— Ну конечно.
Филипп прошёл в спальню. Вообще-то она была владением родителей, а сам Филипп спал в столовой на диване, раскладывающемся на ночь, но частенько наведывался в смежную комнату, когда она пустовала, поваляться в постели. Мысли о браке и кооперативе вылетели из головы: Филипп курил в полутьме, напряжённо прислушивался к себе и был рад тому, что всё ещё не ощущал усталости в теле. «В конце концов, не камни ворочаю — привыкну».
В четверг вечером, окончательно убедившись, что первая рабочая неделя, оказавшаяся трёхдневной, не выжмет из него все силы, Филипп стал обзванивать знакомых представительниц прекрасной половины с прикидкой на уикенд. Ему нужны были тихая дача или пустая квартирка и согласие второй стороны, и велико же было его удивление, когда здесь, там и везде его упованиям не суждено было сбыться! Все морально неустойчивые и склонные к физзарядке разбежались кто куда: одни повыскакивали замуж и переехали; другие обзавелись обеспеченными поклонниками, чересчур ревнивыми и подозрительными ввиду своих преклонных лет, и предпочли не рисковать благополучным периодом ради прекрасного момента; третьи распределились в другие города и исчезли из поля зрения на неопределённый срок; оставшиеся же, хоть и сидели в тихих квартирках, но вместе с родителями, предлагая для времяпрепровождения кафе и подъезд. Филипп раскачивал записную книжку, зажав зубами кончик её уголка.
Надо сказать, что, несмотря на свою потрясающую внешность или, наоборот, благодаря ей, Филипп не был пожирателем сердец и не шёл нарасхват у женского пола. К нему не совались не очень хорошенькие, боясь неминуемого поражения; симпатичные и красивые, очень хорошо знавшие по себе, какой величиной мнит себя прекрасное, поднимали эту величину ещё на пару ступенек, держа в уме уровень красоты и общее нежелание сильной половины лезть в ярмо сызмальства, и замирали в нерешительности, часто предпочтя в итоге синицу в руках птице очень высокого полёта. На Филиппа никто не рассчитывал; никто не хотел гадать, насколько шикарнее по сравнению с собственной персоной должна быть та девочка, которая завоюет титул постоянной подружки, состоялось ли это уже, или сему только предстоит свершиться. Филиппа использовали случайно, по стечению обстоятельств, щеголяя им от силы недельку. Трудиться не покладая рук, потратить всё свободное время, чтобы серьёзно привязать (надолго ли? не окажешься ли привязанной сама?), провести многие месяцы в хандре и пролить потоки слёз, если результат окажется отрицательным, — конец ХХ века, выродившийся в абсолютный прагматизм, охлаждал даже самые пылкие и гордые головы. Да и сам Филипп, в сознании своей красоты, был достаточно сдержан, никем особо не увлекаясь, и это равнодушие приняли (практически справедливо, надо сказать) за холод прекрасного, но далёкого и чуждого поднебесья. Все забросили Филиппа на задворки своей души, смирясь с тем, что через несколько лет неземная красота женится на толстом кошельке. Диплом, беготня с обходным по кабинетам, полтора месяца развлечений в Москве и месяц с ветрянкой в постели почти вычеркнули Филиппа из круга общих знакомых, и, объявившись на одном конце телефонного провода, на другом он вызвал лишь приятное удивление, но без радостного энтузиазма. «Да, мне вчера Филипп звонил». — «Ого, и откуда?» — «Из дому». — «Где же он до этого пропадал?» — «По Москве шатался, потом свалился с ветряной оспой, сейчас на работу устроился». — «А, а что ещё? Не женился пока?» — «Куда там, и не собирается». — «Что и следовало ожидать. Так передавай привет, если ещё перезвонит. Авось, через полгодика и встретимся на чьём-нибудь дне рождения».