«Итак, о чём же я думала? — продолжила Лилия Андреевна уже дома, возясь с обедом. — Да, мне уже сорок лет, и я прибилась и к своему возрасту, и к этой жизни. А между тем чувствую, что Филипп мне нравится гораздо больше, чем следовало бы. Что из этого вытекает?»
Вытекало из этого что-то сомнительное. Вежливость Филиппа и его комплименты, которые окрылили бы Марину, если бы предназначались ей, Лилия Андреевна всерьёз не воспринимала: слова стоили мало и дальнейшего развития в себе не заключали, как и советы самой Лилии Андреевны, данные при первых вместе выкуренных сигаретах, оставались, по существу, лишь пожеланиями. Если бы она могла ему предложить что-то реальное, дельное — то, что можно было взять рукой уже завтра! Если бы это повязало их! Сперва хотя бы немного крепче, чем сейчас…
«Стоп! Да что это со мной и откуда? Я очень хорошо помню, что всего два дня назад у меня этого и в мыслях не было. Я хотела только посмотреть, выйдет ли у той или у той нечто интересное, я хотела только полюбопытствовать, позабавиться. Я абсолютно зря себя накручиваю. Просто это „интересное“ прошло сегодня вблизи от меня, ко мне не отнеслось, меня не заметило, а я, как глупая девчонка, которой всегда и от любого нужно внимание, этим оскорбилась и воображаю, что влюбилась и ревную. Нечего об этом думать. Чем дальше в лес, тем больше дров. Я знаю, что это пройдёт, что впереди выходные, что завтра же от этого ничего не останется. Он будет мне лишь мил — тихо, спокойно мил, как вчера и позавчера».
Благими намерениями мостят дороги в ад, и за обедом Лилия Андреевна продолжала ловить себя на мысли, что охотно бы поменяла прекрасный десерт на белой скатерти на чашку кофе сомнительного качества на не очень чистом столе в какой-нибудь забегаловке, если напротив вместо мужа сидел бы Филипп. В этом состоянии мы её и оставим, а сами перенесёмся к той самой чашке кофе на не очень чистом столе, которая стояла перед Мариной в скромном кафетерии, куда она зашла вместе с Филиппом.
— И как вам работалось всё это время вместе? Всё-таки четыре женщины в одной комнате. Неужели не ссоритесь никогда? — спрашивал Марину Филипп.
— Да нет, мы же спокойные. Разве иногда со Светкой перестрелку затеем, да и то скорее от скуки. А тебе как наше общество? Не надоело?
— Ничего, терпимо, только Лидия Васильевна любит на себя строгость напускать и всё время ворчит или призывает к делу.
— Да, у неё какие-то семейные проблемы. Жена сына болеет с малопонятными симптомами, и Лидии Васильевне частенько приходится всё хозяйство на себе одной тащить, а в сочетании с работой это не особенно приятно.
— Да, больные, да ещё с постоянной необходимостью ухода за ними здорово раздражают, и дома не побудешь один. Ничего хорошего. У меня тоже вечно предки перед глазами. Когда каникулы были и в институте на последнем семестре свободное посещение, так с утра красота — один дома, а как начал работать…
— А в тебе что, сильна страсть к одиночеству?
— Не особенно, но иногда это человеку нужно. Или с приятелями посидеть в тихой компании без всякого надзора.
— Чем это вы таким занимаетесь, что надзор нежелателен? Или ты имеешь в виду совсем тесную компанию, и не приятелей, а приятельниц?
— Я вообще агнец божий, мальчик-отличник, честный труженик и девственник.
— Ой ли?
— Угу. Если пригласишь меня куда-нибудь, где никого не будет, кроме нас с тобой, вначале буду очень сильно стесняться.
— А потом?
— Потом, вероятно, расхрабрюсь. Хочешь — проверь.
Филипп вбросил эти слова не в расчёте на то, что в возможность проверки уцепятся (наоборот, он был уверен в обратном), а чтобы услышать реакцию Марины. Развитие темы уединённых встреч он оставил на потом. Реакция ему не очень понравилась: Марина поначалу смутилась, после оправилась и пробормотала, причём помимо её воли деланное безразличие её тона приобрело какую-то развязность:
— Ты это всем предлагаешь при первой встрече?
«Было бы где устроить продолжение, я бы не к тебе обратился», — подумал про себя Филипп.
— Я ничего не предлагаю — я отдыхаю после работы. Мы же просто погулять вышли. — «Если ты рассчитываешь на большее от меня в дальнейшем, и сама будь готова идти на большее», — докончил про себя нехитрые рассуждения парень.
Марина поняла смысл и испугалась — не необходимости идти на скорые жертвы, а возможности потерять. Она растерялась, оробела и притихла: знала, что следовало бы как-то разрядить ситуацию, но не соображала как именно. Ляпнуть что-то необдуманно могло быть и глупо, и опасно, и Марина потупила взгляд, болтая ложкой в чашке. Филипп наслаждался эффектом. Её скованность и натянутость можно оценить как замкнутость и ханжество, что и поставить в вину на следующей неделе, а это давало огромное количество дебютных комбинаций. Филипп пожалел о том, что Марина на три года моложе его и с такими красавцами, как он, ей общаться ещё не приходилось. Если бы он играл с Лилией Андреевной, учили бы его! Собственно говоря, он ждал, насколько сильным может стать его увлечение. Если случится, что Марина сумеет растопить его холодность, его отношение к ней естественно потеплеет. Выбивать из неё что-то уговорами и обещаниями он не намерен — это ясно; Филипп дорожит своей свободой больше, чем красотой, и никому не позволит наложить на неё лапу, пусть и прехорошенькую: у него всё равно больше ничего нет.