— Какая же прибавочная стоимость?
— Судя по цифрам, в два или три раза меньше разницы между закупочными и отпускными ценами на вашем рынке.
— Так то рынок…
— Сейчас везде рынок.
— Доставка, перекупщики, договора…
— Вадим Арсеньевич, не мерьте категориями будущего времени нынешнюю ситуацию. Пока госзакупки сохраняются, никаких договоров для заворота фур и вагонов мимо плодо-овощных баз не требуется.
— А рабочие? Разгрузка, потери, перевозка…
— Прикормленная ментовка, смазанный прокурор, сытый ОБХСС… Вы бы сказали мне ещё в ноябре, что при такой широкой благотворительности давно вылетели в трубу.
— Ох, всё-таки невозможно дорого…
— То же самое сказала моя мама, покупавшая пару дней назад мандарины на вашем рынке.
Филипп не удержался и прыснул.
— На мандарины в этом году неурожай… — пробормотал, смешавшись и запаздывая, Вадим Арсеньевич.
— Возможно.
— Дайте подумать хоть недельку!
— Ни в коем случае. Производительность кооператива уменьшится, бригады будут простаивать, укладка асфальта задержится, а у нас вторая очередь в проекте. Мы не можем позволить роскошь разбрасываться временем и работать себе в убыток. Поэтому сделаем так: сейчас мы с Филиппом выходим, садимся в машину и выкуриваем по паре сигарет, через полчаса возвращаемся и слушаем итоги тесного семейного совета. Да — да, нет — нет. Конечно, вы можете от всего отказаться, побелить потолки, обклеить стены грошовыми обоями и настелить на пол линолеум, но в этом случае любой рядовой завмаг будет сидеть у своих окошек и злорадно ухмыляться, презрительно смотря на ваши. Можете сочинить отсебятину, пригласить рабочих со стороны, установить финские потолки, половина которых через неделю осыплется вам на голову, на стену налепить те же финские моющиеся обои… в какую-нибудь красную сеточку, а на пол положить избитую ёлочку и чёрные звёздочки о четырёх лучиках через два метра. Тогда вы столкнётесь с тем, что рыночная цена вашего дома будет расти в два раза медленнее, чем остальные, потому что любой оценщик, взглянув на ваши художества, придёт к выводу, что первым делом всю начинку надо будет отдирать. Мы ни на кого не давим, решайте сами, что хотите иметь: евроремонт или склад для помидоров. Филипп, собирайся, пойдём.
Филипп невозмутимо стал складывать бумаги.
— Куда же вы эскизы забираете?
— Вы на них достаточно смотрели. Мы оставляем вам смету, а проект эксклюзивный, мы не можем разбрасывать чертежи где попало. Выполнен в единственном экземпляре и не имеет аналогов, откажетесь — за десять минут с руками оторвут, к Филиппу очередь на полгода вперёд, а через полгода, — Марио постучал костяшками пальцев по смете, наклонившись к толстым стёклам очков Вадима Арсеньевича, — здесь будут стоять совсем другие цифры. Итак, всего доброго и до скорой встречи.
Они вышли из квартиры и, не воспользовавшись лифтом, молча спустились к машине.
— Чёрт бы их побрал, — ворчал Марио. — Держи сигарету. Жадюги хреновы, вечно прибедняются… Даже чаем не угостили.
— А если откажутся?
— Вряд ли. Я же с ним раньше говорил и о цене предупреждал. У него просто такая манера: всегда плакаться и пытаться сбить цену. Артист долбанный, что с ним сделаешь, торгашеская жилка в крови.
— Холодно.
— Да, и снег гуще повалил, и время к ночи. Подожди, сейчас печку включу.
В салоне было холодно и неуютно. Филипп продрог и проголодался, ему хотелось домой, к ужину, к горячему чаю, к маме. Он чувствовал себя одиноким и потерянным, маленьким-маленьким в этом строгом безмолвии, опускающейся ночи и светлеющем пространстве. Марио должен был ему помочь, Филипп вспомнил, что рядом с Марио ему всегда становилось надёжнее и спокойнее, но ведь и Марио теперь далёк от умиротворения, ждёт того, что будет через полчаса. Или ему это просто кажется, а Марио беспечен, безмятежен и, как обычно, оживлённо-деловит? Филипп посмотрел на приятеля. За головой Марио продолжал падать снег, его глаза мистически сияли в этом медленном вознесении, смутно белели щёки, изредка пробегали по ним отсветы фар проезжающих автомобилей. Нет, Марио не расстроен, спокойно курит и философски ждёт. Филиппа почти бессознательно потянуло в тихую гавань, к теплу, к телу, он окончательно перестал давать себе отчёт в том, что ощущает, в том, что хочет, в том, что сейчас скажет:
— Поцелуй меня! Я хочу знать, как это…