Марио повернулся к Филиппу, левой рукой взял его правую. Их пальцы переплелись, Марио придвинулся, занёс руку за плечо, губы слились, Филипп ответил. Марио потерял то, на что надеялся, принимая; Филипп нашёл то, что искал, отдавая. Воздух всё быстрее прогревался печкой, двумя телами и их дыханием, Филиппу становилось комфортнее в этом тесном мирке, сначала сузившемся до салона, а потом и вовсе поместившемся в кольце правой руки Марио, но в обретении спокойствия и тепла он стремительно трезвел и уже начал испытывать стыд за свою слабость, за свой безотчётный порыв и за то, что мог подумать тот, кто его целовал. Ответ Филиппа слабел, иссякал и вскоре исчез совершенно; Марио почувствовал это и, убрав руку, отстранился. Острым лезвием по сердцу полоснуло сознание того, что Филиппа вела не любовь, взвинтило не желание…
— Я не должен был этого говорить, просто не знаю, что на меня нашло. Извини…
— Всё в порядке, не бери в голову. Ты просто был взбудоражен отсутствием окончательного ответа и устал, искал убежища и тепла.
Филипп изумлённо посмотрел на Марио:
— Как ты догадался?!
Марио усмехнулся:
— Достоевского частенько перечитываю на досуге. Кажется, говорил, что люблю. Впору, выйдя в отпуск, что-нибудь своё попробовать накатать. Психологические этюды… Нечто среднее между Фёдором Михалычем и Франсуазой Саган. Ну как, согрелся? Давай ещё по одной. Хотя… тут и по элементарной логической цепи всё можно было проследить: прижался ты почти судорожно, а твой ответ слабел по мере того, как в машине становилось теплее. Все под вечер устаём, всем зимой холодно, все хотим куда-то спрятаться, где-то укрыться. Под навес, под козырёк подъезда, крышу дома, крылышко матери, под одеяло, под пальто. Закрыть дверь, задёрнуть занавеси, смежить веки, выключить свет. Наверно, это инстинкт ещё от утробных времён: сворачивались там калачиком, покоились в тепле и дрыхли, даже дышать не надо было. Не дрейфь, всё понимаю, сам устал, но ничего: сейчас с этими закончим, завтра отдых, в воскресенье к четвёртому поедем, уже на экватор выйдем, а на следующей неделе только трое останутся. Два цеховика, но там без концертов: у них своё производство, они и в народном хозяйстве, и в деньгах разбираются. И один… то ли мент, то ли военком, что-то в форме. В общем, тоже бабки лопатой гребёт. С ними всё оформим — не будешь уже по вечерам разъезжать, разве только в ресторан завалимся, нажрёмся за милую душу… Ну, пошли этих скопидомов трясти. Кстати, — Марио по привычке хотел хлопнуть Филиппа по плечу, но удержался и вместо этого взял его за ворот куртки, — мне понравилось. Потребуется — обращайся снова, — и рассмеялся, топя в хохоте… свою боль, свою радость? — он не знал…
В квартире, набитой арабской мебелью, тем временем заседал, как окрестил его Марио, тесный семейный совет. Обширнейшая Антонина Витальевна так разволновалась, что взяла из буфета не уступающую ей по размеру, доверху наполненную печеньем хрустальную вазу, снабжённую, как и мебель, гнутыми ножками, и принялась уничтожать съестное, невнятно выговаривая супругу:
— Говорила тебе, чтоб на мандарины цены так рано не поднимал? Сделал бы за две недели до Нового года — и все всё схавали бы, а теперь разбегутся и на других рынках отовариваться будут.
— Не сильно разбегутся: другие тоже поднимают. Ты лучше скажи, что с этими строителями делать. Ведь упёрлись, ни копейки скидывать не собираются, пройдохи…
— А что сказать?
— Что сказать, что сказать… Понравилось хотя бы?
— Да, очень. Вкус у них есть, этого не отнимешь.
— Как думаешь, действительно к этому красавцу очередь на полгода или Марио врёт?
— Возможно, я его зачётку смотрела, так там все пятёрки, только по этим четвёрки — истмат, иняз, в общем, ерунда всякая… политэкономия…
— Не знаю, какая политэкономия, но то, что в собственной экономике они не профессора, а академики, ясно. Ни копейки ведь не скинут, — повторил Вадим Арсеньевич, — даже для порядку, для вежливости. Возмутительно! Так соглашаться?
— А то!.. Возьми печенье… Я сегодня время не теряла, днём взяла такси и к кооперативу проехалась. Марио-то недаром про завмага говорил: у Дмитрия уже работа кипит. Сортир — картинка, а в кухне такие панели! Квадратные, с такими этими… штучками… смотреть надо, так не расскажешь, я никогда раньше не встречала. А рабочие… мм… — Антонина Витальевна в два приёма расправилась с очередным печеньем. — Такие приличные, трезвые все, ни в одном глазу. И так быстро: шлёп, шлёп — и плиточка. Филиппа проект, я спросила. А Нечаевы-то, Нечаевы!.. Возьми печенье… Сколько им материалов-то понавезли — страсть!