— А, может, ничего не надо — просто сэкономим? — Марио поднял на мать лукавые глаза.
Лаура взъерошила сыну волосы:
— Ешь, ешь, эконом! Что ты ещё этому базаровладельцу присоветовал?
— Выезжать за границу и отовариваться там шмотьём и прочим обиходом. Для его прекрасной половины будет полезно заняться пробежками и растрясти свои телеса: в её туше не меньше центнера.
— Ого, солидно! Наверное, рынок процветает.
— Должно быть… Кстати, знаете, о чём я ещё подумал?
— О том, что с Вадима можно будет содрать две тысячи долларов, если подробно описать ему, где и чем отовариваться для своих павильонов, — предположил отец. — Ты же говорил: туда с биноклями, оттуда с жемчугом, сюда с радиаторами, отсюда с обувью, а там-то только доллары приветствуются. Так, парламентёр?
— Это само собой. Сколько даст, на столько и расскажу. Даже интересно будет снова посмотреть, как он поначалу опять будет прибедняться. Но я о другом.
— О чём же?
— А вот о чём. Обойдутся Евгению, Вадиму их дома тысяч в сто пятьдесят-двести, другим, поскромнее, — в пятьдесят-сто, а рыночная их стоимость больше минимум вдвое! Да ещё инфляция! То есть, когда мы перейдём к другим проектам, не будет смысла искать новых заказчиков — надо просто строить, отделывать и продавать. Так мы заработаем вдвое больше. Понятно, что сперва средств не было и работы велись по факту получения денег, а теперь условия облегчились. Понимаете? Вкладываем свои, а продаём полностью готовое, под ключ, по рыночной цене.
— В принципе ясно, но сразу возникают три вопроса, — возразил отец. — Во-первых, кто купит, во-вторых, что именно, в-третьих, средства могут оказаться недостаточными.
— Не боись, всё можно просчитать. За то время, что будем строиться, легализуется ещё пара десятков миллионеров, появятся просто состоятельные люди — покупатели найдутся. Потом, у нас есть три собственных дома. Отделываем один под люкс, другой — премиум, третий — экономкласс.
— Это уже без Филиппа? — спросила Лаура, внимательно посмотрев на сына.
— Естественно, справлюсь сам. Продаём. Потом наш магазинчик. Забиваем жрачкой, потихоньку ведём коммерцию. Кроме того, я могу мотнуться загранку, закупить барахло и здесь реализовать. Начну-то не с двухсот баксов — прибыль должна пойти. И, в конце концов, тётя Сара может вложиться в проект. Пообещаем ей процентов тридцать в год — отчего не попробовать?
— А ведь верно, — оживилась Лаура. — Она тебя обожает, всегда задаривает, дела у неё пока, тьфу-тьфу, неплохо идут — может и беспроцентно ссудить.
— Вот. Ну, и наконец, можно организовать дочернюю фирму при кооперативе: покупка, продажа, аренда недвижимости. Земельные участки, дома, офисные помещения, квартиры. Покрутимся и стартуем. Ма, огромное спасибо, смотри — я и кефир выпил.
— Прекрасно, теперь и чаёк. С тортиком твоего партнёра. Согласен?
— Согласен, согласен, за обедом уже уплёл пару кусков. И шоколад вкусный.
— Ох, и планы у тебя! До чего молодёжь…
Телефонный звонок не дал договорить Валерию Вениаминовичу, до чего оборотистой стала молодёжь, и не позволил потянуться до конца, блаженно позёвывая.
— О, это Вадим по твою душу…
Улёгшись, Марио предался было мыслям о Филиппе, но после двух бессвязных образов провалился в глубокий сон. В субботу он вспомнил, что уже целую неделю ни с кем не был — думы опять отбежали, надо было созваниваться с Андреем, предварительно купив ему плеер, чтобы он ни у кого не одалживался и не устраивал слишком долгий концерт. В воскресенье надо было сдавать завмагу санузлы и кухню и ехать к четвёртому заказчику. Только в ночь на вторник Марио, боявшийся понедельника как огня, терпеливо дождался двенадцати часов, уселся в кресло в своей комнате и принялся соображать. Он не мог забыть свой поцелуй и ответ Филиппа, воспоминание об этом обжигало губы и разжигало кровь. Филипп должен был понять, что Марио слишком легко, слишком быстро согласился на его просьбу, не удивился, не был озадачен, не рассмеялся. Но, даже если он это уяснил, даже если подозрения закрались в его душу, нечего было надеяться на то, что это повторится. Наоборот, теперь Филипп насторожен, он не позволит себе ни минуты расслабления, не будет неосознанно искать защиты и успокоения в ласке. Ждать, что Филипп снова отдаст ему свои губы, опьянеет, забудется до такой степени, что готов будет предоставить во владение Марио вслед за поцелуями и своё тело, было бессмысленно. Действовать надо было по-другому. Например, постоянно вливать во время общения и безобидных замечаний по капельке яда: говорить, что христианство безбожно («Христианство безбожно, — повторил Марио и улыбнулся. — Христианство безбожно… Каково сочетание!») ограничило свободу человека, привязав на всю жизнь к одному мужчине одну женщину, полностью исключив и методически охаивая возможность других отношений. А само духовенство преспокойно этим занималось в своё удовольствие и регулярно нарушало оставшиеся заповеди. И что же? Кто оказался прав, если разводы теперь разрешены? Не может человек всю жизнь влачить ярмо, слепо следуя догмам, — не Христос им это изложил, а те, которые по тёмным причинам присвоили себе кощунственное право измываться над чужим сознанием и чужими судьбами. И в отношениях мужчины к мужчине то же самое: до нашей эры они не считались экстраординарными, греховными, унизительными — были так же естественны, как и остальные. И более: умные люди, великие люди, Платон… да-да, сам Платон… «Атлантида, первое доказательство существования бога, „Симпозион“ — всё это я ему расскажу, — продолжал Марио. — И то, что именно такие — самые продвинутые, самые успешные, постоянно множащиеся числом и процентами, и то, как свободно и одобрительно на это начинают смотреть в Европе, и то, что всем давно пора выбираться из тупого обезьянничанья, которому мы следуем, смотря на своих родителей, из мёртвых канонов, из средневековья, из инквизиции. Всё это он узнает, я расскажу — дозированно, потихоньку, не надоедая. И что тогда? А тогда снова ничего: это может поколебать его убеждённость, но не его предпочтения. Чёрт побери! Всё-таки хорошо, что я почти всегда чем-то занят и вечно мотаюсь по делам: был бы бездеятелен, давно бы свихнулся от любви, а так отвлекаешься. О чём это я? Да, он внимательно всё выслушает, вежливо поддакнет, впустит в свои уши, но объятий не раскроет. Слова стоят мало — людей убеждают дела. Поэтому, как ни противно, придётся вернуться к тому, о чём говорила мама: компромисс, договор. Зависит Филипп от меня? Зависит. Во многом? Во многом: работа, будущее вознаграждение, успех, перспективы. Могу я намекнуть, что в ответ на его строптивость то, что он получил и получает, перестанет плыть в его руки? Могу, но надо и дать понять, что он потеряет гораздо больше, если продолжит упрямиться. А я, чтобы иметь возможность дать гораздо больше, сначала должен это гораздо большее приобрести. Работа, проекты, перспективы, кабаки, бары — само собой разумеющееся; надо обзавестись серьёзными деньгами, а не ограничиваться тем, что удастся вытрясти из наших милых бандюг, что накапает на стройке. Надо хорошенько обмозговать, что мне по силам, и расширить бизнес. Дома, магазинчик, Сара… Найти кратковременное и высокоприбыльное. Рискнуть. Прогорю — по заслугам, сиди и не высовывайся, на обиженных воду возят. Преуспею — изложу Филиппу, что он получит, нанявшись в наложницы. Гюльчатай, любимая жена Абдуллы… Собственный дом, тачка, аппаратура, содержание. Излагать надо всё более и более определённо, чтобы оставалось всё меньше и меньше возможностей корчить наивное неведение и сиять невинными глазами, в упор не замечая, не понимая, не оценивая, недоумевая. А если и тогда не выгорит? Если он вообще-то не против, но решит, что лучше пойти в услужение к какой-нибудь Маргарите? Что ж, тогда я умою руки, расстанусь с ним и поеду в Италию к тётиным колбаскам. Зализывать свои раны, искать в новом утешение от старых страданий, вышибать клин клином. Скоро Новый год, это праздник, есть повод. Не сработает — припру к стенке в начале марта, когда сдадим последние объекты. Без времени на размышление: у него и так до этого наберётся четыре месяца. Вот и весь план, мистер Фикс. А теперь за сигарету».