— Теперь к сути. Держи, здесь две тысячи за два месяца. К концу зимы будет, естественно, больше, после того, как прибыль посчитаем, точнее определимся.
Филипп расцвёл:
— Спасибо!
— Почему «спасибо»? Ты же заработал.
— Тоже спрячу. — Филипп огляделся и направился к письменному столу. — В книжку.
— Только не в макулатуру, а то выбросят «всё, что нажито непосильным трудом: куртка замшевая импортная…» Лучше в «Капитал», — хохотнул Марио.
— У нас его нету. Вот в «Мушкетёров»: точно не выкинут.
— Готово? Отлично, а теперь обещанный сюрпризец. — Марио подошёл к Филиппу. — Закрой глаза!
— Зачем?
— Закрой, закрой, не бойся: целоваться не полезу. Можешь даже руку вытянуть для страховки.
— Не, я верю.
— А руку всё-таки протяни. Глаза не открывай.
Филипп почувствовал, как Марио взял в руку его пальцы, а потом…
— А теперь открой. Нравится?
Раскрыв глаза, Филипп увидел на безымянном пальце левой руки очень красивое кольцо из белого золота. Хитроумный захлёст посередине расходился на три рифлёных полосы, закруглявшихся в конце, на каждой сияло по бриллианту.
— Марио, ты…
— Нравится?
— Очень, но ты с ума сошёл, это же…
— Не с ума. Напротив, подробно расспросил у продавщицы, и она меня уверила, что это мужское кольцо. Женские или очень лёгкие, или на высоких ножках, а камни у них сгруппированы в кружок, овал или ромб. Перстни я не люблю: они какие-то дурацкие, как платформа, напыщенные, а это скромно и со вкусом.
— Ничего себе скромно! Это бриллианты?
— Ага. Я ценник оставил, но ты не думай ничего такого: просто для того, чтоб мог поменять, если по какой-то причине не понравится или предки забракуют.
— Ты что, очень нравится, но зачем такой дорогой подарок?
— Чтобы ценного работника не переманили. По размеру подходит?
— В самый раз. Не жмёт, не падает.
Филипп вспомнил, как Марио под каким-то пустячным предлогом попросил его примерить собственное кольцо, которое носил на пальце, и проверил, насколько плотно оно сидит. Вот, оказывается, для чего он это сделал…
— Ну, и финальный аккорд. Тащи фужеры. — Марио вынул из ёмкого внутреннего кармана бутылку шампанского и стал сдирать фольгу. — Завтра уже не увидимся, а с наступающим выпить надо. Начинается смертельный номер.
«Смертельный номер» прошёл успешно: не выстреливая гулко, пробка поддалась, из горлышка поплыл лёгкий дымок. Филипп подошёл с бокалами, Марио разлил шампанское.
— С наступающим!
— С наступающим!
Они выпили шампанское, держась за руки и смотря в глаза друг другу. Филипп был счастлив и готов улететь на седьмое небо. Он хотел расцеловать Марио, но с последним глотком шампанского в голову пришла более безопасная и удачная мысль:
— Подожди секундочку! — Филипп метнулся в спальню и через несколько секунд вышел: — Держи! Я понимаю, что не равноценное, но всё-таки употребительное и приятное.
— Я стал склеротическим идиотом! — Марио посмотрел на блок «Мальборо» в руках Филиппа. — Мне же с этого надо было начать!
Он отогнул правую полу куртки, Филипп увидел во внутреннем кармане точно такой же блок. Оба захохотали.
— Ну, раз уж притащили, сменяемся. Вот так, боевая ничья. А теперь на выход.
— Двинули! — согласился Филипп.
Вообще-то он держал сигареты для Лилии, но он знал, где может их достать, и не волновался, передавая Марио блок. Надо же, как всё прекрасно получилось, что у Марио оказался такой же, — не надо будет лишний раз бегать за презентом!
— А признайся. — Они спускались по лестнице. — Ты сигареты для… Лиля, кажется… для неё держал?
— Не, — беспечно соврал Филипп. — Сигаретами её муж снабжает, а я так… на всякий случай. Предвидел нечто этакое, но таких гостинцев!.. Неудобно даже, сколько ты просадил!
— Что неудобного? Ты забыл социалистический принцип распределения? «Каждому по способностям». Разве сам свой труд меньше ценишь?
— С точки зрения государства мои изыскания стоят не дороже двух сотен.
— Поэтому все государство и хают. Это уже из литературы, правило социалистического реализма: всем по нищенской зарплате, ото всех — соответствующая реакция. А как поживает мадмуазель Полина, или ты её уже сделал мадам?
— Марина!
— Пусть Марина, я всё равно не запомню.
— Откровенно говоря, после её пирожных у меня пропало всякое желание с ней встречаться, чему я и следую. То ли дело твой итальянский бисквит…
— Хорошая вещь, потом попробуешь. Кстати, что удобно: посмотри на срок хранения, там что-то около полугода.
— Ты что!
— На полном серьёзе, всё дело в упаковке. Тонюсенькая, но герметичная: ни воздуха, ни влаги. Лежит себе и не портится.
— Когда у нас такие вещи будут выпускать!
— Когда иностранный капитал придёт.
— А наши капиталисты это не поднимут? Купил бы кто-нибудь уровня Евгения кондитерскую фабрику…
— Он приватизировал мебельную. Касательно кондитерской… прибрать её к рукам, конечно, можно, но заниматься другой выпечкой, шоколадом, конфетами. Тут дело в другом: для бисквитов и прочего подобного нужны, наверное, другие производственные линии, такую упаковку у нас не производят, ингредиентов куча — здесь не закупишь, технология другая, специалисты — то же самое. В подобное мероприятие надо миллионы долларов вкладывать — это только здоровые зарубежные концерны осилят, всякие акционерные общества…
— Да, верно. А у Евгения, значит, мебельная фабрика… Как он вообще поживает?
— Всё лучше и лучше. Я к ним как-то заезжал, отчёт о закупках стройматериалов привёз, так он даже слушать не стал, хотел бумажку порвать. Насилу удержал, говорю: не хотите проверять нашу честность — не надо, но будет время — заскочите в магазин, на склад, посмотрите на цены и выясните, как выросла цена вашего дома хотя бы с этой стороны.
— Аа… А как Маргарита?
— Так же. Удивляюсь, что ещё не наигралась со своей лесопилкой. Впрочем, это в середине месяца было. Сейчас, может, уже и надоело.
Марио часто пасся у Евгения, но врал Филиппу без зазрения совести. Он прекрасно понял, что Филипп держал сигареты для Лилии, и только щедрость Марио заставила его презентовать их. Таким образом они были как бы в расчёте со своим лукавством.
— А у Андрея всё в порядке?
— Так часто, как его вижу, то есть изредка. О, у вас тоже коммерцию развернули! Смотри, такие же пончики. И удачно: народу никого, сейчас приобретём пару десятков.
Марио купил пончики и вручил пакет Филиппу, уже разместившемуся в машине.
— Ого, горячие!
— Хочешь, платок дам?
— Не надо, я за верх пакета возьму.
Марио тоже сел, включил зажигание и принял пончик.
— Когда в ресторан намылимся?
— Не знаю, когда хочешь.
— Я к тому, что лучше на этой неделе. К нам тётка из Италии приезжает, хочет посмотреть, как в церкви на рождество, и дождаться крещенских морозов, а я ей сказал, что по закону подлости во второй половине января будет дождь и слякоть. Во вторник прилетит, понедельник — день тяжёлый. Как насчёт воскресенья?
— Давай, только я плачу.
— Вот ещё: я же пригласил. Только надо заранее столик заказать: в начале года у них, наверное, всё забито.
«Я его всё равно поцелую, — думал Филипп. — Вот здесь, в машине, перед расставанием».
Он действительно обнял Марио и полез целоваться, когда они подъехали к конторе. Глаза Марио загорелись тёплым огнём, он ответил и на объятия, и на невинные поцелуи в прилюдном месте.
— Ну, ещё раз с наступающим и до скорого!
— Не спи целый день: вечерком звякну!