— А почему нет: «любви все возрасты покорны». Во всяком случае, у вас такой отрешённый вид, что его очень легко принять за печаль.
— У меня отрешённый вид, потому что Саше предложили одно дело. Вроде бы и выгодно, но начинать надо на новом месте, да и определённый риск присутствует. А я, не испытывая к этому особых предубеждений, всё-таки вспоминаю золотое правило Каренина: воздерживаться в сомнении.
— А вы не воздерживайтесь и голосуйте двумя руками «за», да ещё Филиппа туда протолкните: тоже ведь считаете, что здесь он многого не добьётся.
— Кто о чём, а вшивый… Ты так радеешь за его процветание…
— Да, здесь только Лидия Васильевна к нему равнодушна, причём равнодушна подчёркнуто, до холодка. Лидия Васильевна, почему вас не трогают дивные серые очи?
— Мало мне забот о чьих-то глазках мечтать! И чего это ты в такой раж впала? Поживёшь с моё и то же будешь думать. И Маринка напрасно зубы точит: поиграет и бросит. Все они такие: чем смазливее, тем наглее притязания. Ищет, небось, дочь какой-нибудь шишки с папочкиными миллионами в кубышке…
— Однако вас на стихи потянуло…
— А почему бы и нет? — независимо произнесла Лилия Андреевна. — Если где-то таковая и имеется, пусть и достаётся одному из самых красивых.
Дверь отворилась, Марина вошла оживлённая, с победным видом, и не удержалась, бросив снисходительно-презрительный взгляд, адресованный и Свете, и Лилии Андреевне. Филипп вошёл следом; он был непроницаем. Света взор Марины заметила, но, вопреки своему обыкновению, никаких язвительных реплик не бросила: безразличие — тоже неплохое оружие. Оживлённо-заинтересованно она вернулась к мимоходом затронутой теме:
— Лилия Андреевна, а где это «на новом месте»? Или это конфиденциальная информация?
— Да нет, ничего секретного. В Москве.
— О, так это прекрасно!
— В том-то и дело, что мне так не кажется. Там сейчас разные банды сколачиваются: рэкет и всё такое…
— Ну и что? Они берут десять процентов, но полностью избавляют от других наездов.
— Десятая часть — немало, особенно для начала. Поэтому я и говорю, что палка о двух концах. С другой стороны, они это в расчёты закладывают. В общем, съездить и присмотреться не помешает. — Встав и оправясь, Лилия Андреевна круто сменила тему: — Спущусь к нашим за последними балансами.
— А о чём это вы говорили? «Новое место», «Москва», — поинтересовался Филипп, когда дверь за вышедшей захлопнулась.
— А… Лилиному мужу предлагают многообещающий вид деятельности, и она вроде бы склоняется к одобрению и принятию, но пока нерешительно.
Слова «а она мне ничего не говорила» замерли у Филиппа на губах: до него дошло, что эта стройная, красивая женщина, не обременённая нравственными условностями, может уехать и стать для него потерянной безвозвратно — тем более обидно, раз она прямо ни от чего не отказывалась. Не поэтому ли она и не соглашалась определённо ни на что? Не поэтому ли рассуждала излишне прагматично о его возможных отношениях с Мариной? Эти вопросы вспыхнули и погасли в сознании короткими молниями. Мысль о том, что он может потерять, ещё не обретя, мысль о том, что это обретение было близко и возможно, а теперь сметено пришедшими обстоятельствами, мысль о непонятном замалчивании, утаивании от него вероятного будущего — все эти мысли хороводом крутились в голове, снедали, уязвляли, не желали уходить и удесятеряли и достоинства женщины, и влечение к ней. Филипп мрачнел на глазах; когда же он представил себя, оставшегося в этом унылом кабинете с рокотнёй Лидии Васильевны, преданным взглядом Марины и язвительными выпадами Светы, что-то передёрнуло его и погрузило в совсем глубокое уныние. И сейчас это заметит Марина, и подозрительно станет смотреть, и ревниво допытываться, а потом вступит Света, да Лидия Васильевна прибавит что-то насчёт каких-то осточертевших ведомостей. Филипп не ошибся: отчаявшись поймать его взор, первой не выдержала Марина:
— Ты что так помрачнел?
— Надышался изделиями нашей славной лакокрасочной промышленности. — «Вот сейчас Света добавит „или чьими-то заботами“. Терпи и не обращай внимания!», — докончил Филипп про себя.
Но Света, передававшая документы Лидии Васильевне, узрела на улице только что вынесенный лоток:
— О, пирожки подоспели как раз к закипающему чайнику. Я удаляюсь, заодно и Лилю на обратном пути захвачу, а то она засидится у своих. Маринка, готовь чашки. Кому чего и сколько?
Достав из сумки кошелёк, Света выпорхнула из кабинета. Филипп намеренно не смотрел на Марину, но знал, что это напрасно: всё равно не отстанет, что и не преминуло случиться:
— А если серьёзно?
— А если серьёзно, то в этих четырёх стенах действительно делать нечего. Вон все с мозгами устраиваются получше. Мне кто-то говорил или я ошибаюсь, но, кажется, и твои в столицу собрались?
— Да, но тоже пока в прикидку, ничего определённого. Да ты же здесь всего четвёртый день, не волнуйся — образуется.
Марина изо всех сил желала, чтобы Филипп был мрачен лишь из-за того, что судьба пока обходится с ним не слишком милостиво, а не из-за возможного отбытия Лилии Андреевны, за что, кстати, она сама, Марина, была двумя руками «за» (кто знает, что может быть на уме у этих сорокалетних стерв!), — желание было так велико, что девушка почти убедила себя в угодной ей причине. Она будет бороться за Филиппа и никому его не отдаст! Конечно, жалко, что свидание только в конце недели, но она подождёт, а за эти дни придумает достаточно обоснований, чтобы объяснить Филиппу, как недостойно он себя поведёт, если пойдёт (хоть бы не пошёл!) в этот вертеп (то есть домой к Лилии Андреевне) с какой-то задней мыслью.