— Племяшка наконец отчиталась, — сообщила Лилия Андреевна Филиппу во вторник утром, — так что можешь заехать ко мне. Снабжу, как и обещала, божьим словом.
— Здорово! А когда вас не затруднит?
— Да хоть после работы. Саша уехал, я на машине — вместе и отправимся, чтобы лишний раз на автобусе не трястись.
— Всегда готов!
— А интимный ужин планируется? — подколола Марину Света.
— А как же: розы, свечи, шампанское, — объявила Лилия хорошо рассчитанным тоном, который одинаково подходил и для легкомысленной шутки, и для серьёзного намерения.
— По мне, так розы не потребуются: Филипп и так уже цветёт, — не унималась Света, которую только подстёгивали злые взгляды Марины, нервно покусывающей губы.
Марина не знала, как себя вести. Можно было ядовито осведомиться у Лилии Андреевны, действительно ли она рассчитывает на что-то серьёзное с парнем, который на двадцать лет моложе её, но саму же Марину поднимут на смех и скажут, что она не понимает шуток; можно было выйти из комнаты, пригласить Филиппа последовать за ней и спросить, собирается ли он совершить позорящий его поступок с одинокой старушенцией, но этим она уронит своё достоинство, а Филипп тоже может отшутиться, да ещё бросить пару комплиментов по поводу фигуры и внешности Лилии (он и так без всякой причины частенько этим занимается) или, что хуже всего, ответить, что он здоровый парень и никому не возбраняется искать у другой женщины то, в чём отказано одной. Да, смешно вызывать Филиппа «на минутку»: он может просто-напросто не выйти, а какие реплики станет подавать Светка насчёт Марининого беспокойства, а как будет ухмыляться сама виновница! В конце концов Марина решила подкараулить подходящий момент ближе к перерыву и наставить Филиппа на путь истинный, но в успех своего плана она не верила, потому что Филипп весело закончил:
— И даже затмевает свечи. Посему я приглашаю вас на перекур, чтобы обсудить марку шампанского.
— Благими намерениями мостят дорогу в ад, а ведь начинали с библии… Пошли, спустимся в круг первый…
Марина оторопело посмотрела на Филиппа. Она ожидала, что он хотя бы из уважения к ней будет более сдержан, а он… Но, может, всё это на самом деле не всерьёз? — тогда вовсе незачем себя накручивать…
Лилия Андреевна неизменно щекотала Филиппу нервы; он находил в ней много качеств, заставляющих не только забывать о её возрасте, но и выгодно отличающих её от его ровесниц: те шли на контакт с Филиппом, как и с другими, только более охотно, а Филипп мог заложить голову, утверждая, что бог наделил Лилию большой разборчивостью, не помышляющей о всяких, а отмечающей немногих избранных; она рассуждала, как, по его мнению, должна была рассуждать всякая порядочная женщина: и не окружая себя охлаждающей и отпугивающей непогрешимостью, как Марина, и не вешаясь на шею любому, как дешёвая шлюха; за ней не надо было ухаживать, водить на танцульки, толкаться по кинотеатрам, угощать мороженым, дарить цветы, что тоже было немаловажно, учитывая стеснённость в средствах; наконец, Филиппу, хоть и смутно, но представлялось, что Лилия не пойдёт в своём увлечении так далеко, что будет раздумывать о разводе с мужем и желании впоследствии заарканить молоденького красавчика. Филиппа вели прелесть новизны и здоровые инстинкты, а красота, значимость и достоинства предмета покорения возвышали его в собственных глазах. Можно ли было назвать это любовью или хотя бы влюблённостью — таким вопросом он не задавался, да и Лилия, случись ей догадаться о его мыслях, обнаружила бы в себе сходную лёгкость взгляда на положение вещей.