— Кстати, марку шампанского обсуждать не стоит: у меня в баре стоит пара бутылок — на месте разберёмся.
— Что же, вы откажетесь и от букета цветов?
— Конечно. — Лилия равнодушно пожала плечами. — Я всё равно бо;льшую часть дня провожу на работе, а до выходных они завянут. А что это ты заговорил о цветах — разве у нас романтическая встреча?
Филипп прикусил губу, Лилия Андреевна лукаво улыбалась: её интересовало, как парень попытается развернуть ситуацию.
— А если я скажу, что близость красивой женщины заставит меня потерять голову и…
— Ты уверен, что я не смогу её найти и прикрутить на место? Или не захочу сделать это?
— Изо всех сил хочу, чтоб вы не захотели. Вы верите в силу мысли?
У Лилии Андреевны на языке вертелась похабщина, Филипп беспокойно сжимал в кулак свободную от сигареты руку, чтобы не провести ею по крутому бедру собеседницы. Лилия перехватила движение его руки; зажиматься на пролёте ей совсем не улыбалось, и она поспешила перевести разговор в нейтральное русло:
— Я верю в то, что всё взаимопереходно: материя, пространство, энергия, время. Если поместить мысль где-то на границе материального и духовного в нас, то и она может быть осязаемо действенна, так что пара нежных взглядов в сторону Марины тебе не повредит.
— Мне совсем не хочется…
— Да ладно, твои прекрасные глаза от этого не испортятся. Ты не ангел, но и она не святая. Она хочет обеспечить себя семьёй, и это достигается через ограничение свободы того, кто ей нравится, то есть она вредит ему ради собственной выгоды. В отношениях с ней ты свободен от каких бы то ни было моральных обязательств, так как она ещё раньше от них отказалась, точнее — не рассматривала вовсе. Так и играй с ней ради собственного удовольствия, или интереса, или любопытства.
— Однако вы замужем…
— Знаешь… времена и люди в целом не меняются, но нынешние взгляды и условия жизни претерпели существенную трансформацию по сравнению с бытовавшими ранее. Я вышла замуж двадцать лет назад, когда у людей были те же понятия, но другие возможности и амбиции.
— Неужели вы не видите сегодня никаких перемен?
— А где они? В масштабе людской мерзости — да, согласна, но в общем всё остаётся по-старому. Гласность, демократия… В чём это выражается? Подняли гроб, который больше тридцати лет пролежал в земле, и поносят его содержимое, чтобы молчать про то, что шайка меченого ублюдка творит со страной. Какое мне дело до того, сколько красной икры сожрал Ленин в голодном восемнадцатом году, — объясните, почему сейчас я её покупаю втридорога. Почему ты с высшим образованием сидишь на ста двадцати рублях, а автослесари в нашем гараже на одной халтуре зарабатывают вчетверо больше?
— Об этом легко забыть, если надеяться на компенсацию иного рода.
Филипп был выше Лилии на полголовы, она подняла на него глаза, сосредоточенно следившие во время монолога за дымком сигареты.
— Ты прав, никто из них не снискал к своей персоне такого повышенного внимания. Каждому своё. Да здравствует чистая красота и да провалится наш гараж вместе со своим начальством! Ну, возвращаемся к трудам праведным… Про Марину не забудь!
Филипп поднимался вслед за Лилией, лаская взглядом линию её бёдер, откровенно очерчиваемых облегающим платьем. С ней всё так просто! Она легко переводит вину на других, подставляя под это разумные обоснования. Марина действительно в него влюблена, но это совсем не мешает ей думать о своих собственных интересах, она, наверное, даже радуется, что одно совпадает с другим, более того: судит его, отделяющего чувство от быта.
— Выбрали шампанское? — поинтересовалась Света.
— И не подумали. Мы занимались более высокими темами: политикой и нравственностью.
— Нравственностью? — пренебрежительно переспросила Марина. — На прошлой неделе вы декларировали такие нравственные нормы…
— Что все их с удовольствием примут, что бы при этом ни говорили, — рассмеялась Света.
— Каждый мыслит в меру своей испорченности, — парировала Марина.