— Ха-ха! А действительно: то «плодитесь и размножайтесь», то давите в себе естество природы.
— И, зажав человека в эти тиски, глупо ожидать, что желание из них выбраться не появится. Почему я не имею право спать с тем, с кем хочу, кто это за меня будет решать? Каждый делал свой выбор, останавливал его на своём, полюбившемся, и спокойно жил с этим и две, и три тысячи лет назад — все это знали и принимали. Почему пришлые должны лезть со своими догмами в мой монастырь и диктовать мне эти мироненавистнические догмы, ломая сложившееся за тысячелетия до их появления? Я к ним не лез, а они понаехали из своей Иудеи, жрут бесплатный хлеб и меня поучают. «Всех испепелю огнём ревности своей» — зачем тогда создавал? Не иначе как белены объелся или накурился.
— Не, это алкоголики агрессивны.
— Значит, нализался. И противодействие этой чуши закономерно, и оно будет тем сильнее, чем эта чушь несусветнее.
— Не только чушь, но и жестокость. А, может быть, не противодействие, а подражание? Крестовые походы, инквизиция, Варфоломеевская ночь — люди на это смотрят, понимают, что убийства и грабежи дозволены, а благие как бы причины всегда найдутся. В итоге Вандея и гильотина…
— Подражание? — с сомнением спросил Марио. — Разве что в содержании деяний. Кровавые революции совершались уже не за веру, а, наоборот, за «отречёмся от старого мира».
— Да, да и двести лет от Варфоломеевской ночи до революции — связь неочевидна. Значит, противодействие. Противодействие, как и посыл, имеет гипертрофированные размеры?
— Точно. Отсюда и кровавый ХIХ век, и две войны в ХХ, и фашизм. Не было бы такого размаха, миллионов убийств, если бы узда не была так мучительна.
— Узде ответили ярмом, а ярму… игом?
— Истребление истребителей? Да, ислам уже шагает и из тех же краёв.
— Но это дело будущего. А прошлое… ты считаешь христианство причиной войн?
— Так и термин — «религиозные войны».
— А, да. И причиной фашизма?
— Даже составной частью. Это отделение праведных от неправедных очень подозрительно. И второе: кучка пришлых фанатиков насаждает мерзкие правила и только себя мнит просвещёнными и посвящёнными — это живёт две тысячи лет. Отчего же на своей земле не объявить себя исключительными на тысячу и не отправиться в походы, объясняя это остальным?
— Правда, схема похожа. Но всё это политика, на уровне глобального, в масштабе земного шара. А отдельные люди, индивидуумы — они тоже противодействуют?
— Да, сначала бросали вызов единицы, но соблазн был слишком велик, сработала цепная реакция — и течением подхвачены целые страны. Не было бы ничего плохого, если бы люди остановились на естественных свободах, но им мало, они не довольствуются нормальным, лезут на чужую территорию, в чужую жизнь — и количество педофилов растёт кратно.
— Это опять подражание, а не противодействие: большинство педофилов — духовенство.
— Соломон и Суламифь им подали соответствующий пример.
— Остроумно и хлёстко, но это явно преступное. А в моральном плане… деградация, духовное обнищание, размыв ориентиров, скатывание к примитивному потреблению. И мы не должны этому противиться? Ведь бог насилие отвергает.
— Ещё вопрос, с какой мы стороны: то ли с той, которая решает, противиться или нет, то ли участвуем в деградации, то ли и понимаем, что деградируем, и обдумываем, бунтовать против или не надо. Да, очень много противоречий. Если бог не одобряет насилие, то чем оправданы костры инквизиции? Как можно было не применить насилие, чтобы дать по шее Наполеону и Гитлеру? Одно и то же насилие, но первое во зло, а второе — на благо.
— Ты опять на геопроблемы…
— Хорошо, давай о частном. Вот тебе пример разумного непротивления. Одну женщину, приличную, порядочную, умную, на работе незаслуженно оскорбила другая — тупая, мерзкая, склочная. Первая сначала хотела ей чем-то ответить, но потом решила не ронять своё достоинство, связываясь с ничтожеством. Недельки через две ушла в отпуск, через месяц возвращается, а её подружка говорит: «Встретишь эту самую — не пугайся, если не узнаешь: она диабетом заболела, какая-то сложная форма, всё лицо в прыщах и тому подобные прелести». Ну, та выслушала и про себя отметила: «Мне точно не удалось бы сделать это так, как соизволил господь, — правильно сделала, что и не пыталась, бог сам наказал». Здесь непротивление оправдано. А возьмём другое. Гуляет Толстой с женой по парку, вдруг из-за кустов выскакивает сбежавший из тюрьмы уголовник и начинает насиловать его жену, а Толстой стоит рядом и порицает: «Как вам не стыдно! Одумайтесь, вы творите зло! Не делайте этого, вы совершаете преступление! Слезьте немедленно с моей жены, вы же видите, что это ей совсем не нравится, она не получает никакого удовольствия». Смешно? Смешно, вот и ты хохочешь. Отвечать силой, не отвечать, оправдано, не оправдано — ещё бабушка надвое сказала. Так что неверие и разочарованность Левина — естественное следствие развития кризиса христианства, решений для этого нет, и его «по богу, по правде» больше смахивает на страуса, прячущего голову в песок, нежели на выход. Можно просто жить, можно искать другие приоритеты, строить новую систему ценностей, но для этого нужно быть свободным от наседки и приплода — следовательно, Левин обречён.