— Держи, только не падай в обморок. Я на самом деле оформил наши позавчерашние идеи.
Марио решил внушить Филиппу мысль, что он просто придуривался предыдущим вечером, убивая внезапно выпавшие свободные часы, а намёк на то, что можно и должно убедить Надежду Антоновну перенаправить излишек энергии с междоусобиц на приятные прогулки в чащах и извилинах своих мозгов, по долинам и иллюзиям своего сознания, вбросить позже. Марио не был миротворцем; он не стремился задобрить мать Филиппа или отвлечь её от нетерпимости к выбору сына и предмету выбора: он её не боялся, да и не собирался сражаться с женщинами; он не строил далеко идущих планов распространить своё влияние на окружающих и подчинить их своей персоне; он не был одержим страстью к глубокому психологическому анализу чужих душ, хотя иногда и предавался ему в течение достаточно длительного времени; он не хотел, уберегая себя и Филиппа от неминуемого охлаждения друг к другу, ввергнуть приятеля в дебри неизведанного, которые удивят его своей изысканностью, увлекут своей загадочностью и на этой платонической основе соединят двух любовников в ещё более крепкий и нерушимый союз. Ставя во главу угла фатализм и предопределённость, Марио никогда не загадывал на годы вперёд, не ощущал себя сложнейшим компьютером, готовым после заложенной в него программы выдать точнейшее расписание того, что надлежит сделать в обозримом и не очень будущем. Конечно, Марио считал свои дела самыми важными, свои потребности самыми насущными и свои проблемы самыми сложными, но он отличал себя от других и тем, что признавал за остальными шестью миллиардами право думать то же. С другой стороны, Марио не вверялся Филиппу абсолютно беспечно, совершенно бездумно. Зная, что Филипп любит свою мать и может жалеть об утрате близости с ней, сплачивавшей их в конце прошлого и начале нынешнего годов, Марио решил сгладить шероховатости в их нынешнем общении или просто попробовать это сделать. Хотя бы так. Хотя бы этими страничками. Если Филипп покажет их матери, она, помимо отхода от дрязг, убедится в том, что Марио не хищник, алчущий единственно мяса и маскирующий свои низменные плотские инстинкты упрятыванием их в сладкие слова о нежном и сильном чувстве, он живёт не только сексом, он имеет другие интересы, он может думать — и не так, как все, а по-своему.
Ненавязчивость Марио, действовавшего не совсем серьёзно, но совсем не шутя, сделала своё дело: не ощутивший никакого давления и далеко идущих намерений, возможно, к чему-то обязывающих, Филипп среагировал легко и весело, бессознательно подыгрывая:
— Давай, давай! То-то маман удивится, когда такой клад вскроет! Права оформил?
— Ну ты даёшь! Неужели ты серьёзно думал об авторстве?
— В любом случае я его подтверждаю. А почему бы и не серьёзно? — идеи парадоксальные.
— Это обоюдное: мы сочиняли вместе.
— Но большей частью ты. Ничего не забыл?
— Даже две новые мысли; втиснул.
— Ого! Не слишком ли много потеряли литература и философия, отдав тебя архитектуре?
— Я когда-нибудь к ним прибьюсь.
— Тогда человечество точно ничего не потеряет. — Филипп начал просматривать листы. — А, нашёл. «Мне жаль распятого Христа, я признаю его величие, но не верю, что один человек, пусть даже с более божественной, духовной, нежели с материальной, плотской составляющей, может искупить грехи всего человечества: их слишком много, их количество огромно, хоть и конечно. Были казни ещё более жестокие, были судьбы ещё более исковерканные. Да, Христос первым донёс знание о сущности человека в такой определённой форме, но он не был первопроходцем в этом плане, если вспомнить о Платоне, Лете, Эвное и прочем в древнегреческой мифологии, языческие славянские тризны и т. п.». Да, я согласен. Что тут ещё свеженького? «Почему я должен молиться богу, благодаря его за прошедший день, хлеб насущный, своё будущее спасение и дарованную мне бессмертную душу? Во-первых, я могу быть осуждён на пребывание в аду (я в это не верю, но это предполагается церковью). Во-вторых, аурой, энергетикой, т. е. душой с той или иной степенью организации снабжены все, от амёб до человека, — это закон природы, это неизбежность, это предопределённость. С чего мне благодарить создателя за возможное бессмертие, за то, что я такой же, как все? Я же не испытываю восторга от того, что у меня 2 глаза, 2 уха, 2 руки, 2 ноги и т. д., — это данность. И точно такая же данность — моя душа, я не могу восхищаться естеством природы, пусть даже бог в нём и поучаствовал. В-третьих, люди, творящие зло, в основном уже при жизни получают возмездие за это — тюрьмой, болезнями, несчастьями, предательством близких, бедами детей. За зло, совершённое здесь, в жизни, человек может заплатить тоже здесь, тоже в жизни — её ухудшением, страданиями и прочим. Конечно, для серийных убийц, Наполеона, Гитлера наказания должны простираться и после смерти, но это всё-таки редкие исключения». Слушай, ты уникум. А ты не посрамишь маман: когда она это прочитает, то поймёт, что твои идеи гораздо значимее любовной связи Наташи с Борисом?