— Ну ты же убедишь её, что без Болконского и Безухова размышления Толстого тянули только бы на публицистику. — Марио рассмеялся, но, чтобы показать несерьёзность своего отношения к прозвучавшему, перешёл на озабоченный, резко диссонирующий с предыдущим тон: — Вне зависимости от того, чем будет заниматься твоя мама, до конца лета куча времени. Поэтому сейчас мы поедем к тебе, а по дороге захватим мастера. Кондиционер уже в багажнике — остаётся только выяснить, куда именно врезать.
— Тебе надо сменить «Форд» на голубой вертолёт.
— Я и без этого голубой, а вот тебе на блюдечке с голубой каёмочкой светит Лиля: через несколько дней мы отбываем в командировку в Москву.
— Ни фига себе! А что мы там будем делать?
— Примерно то же, что и здесь, так что местом для свиданий вы будете обеспечены.
— И ты снова меня не ревнуешь?
— Я не могу ревновать тебя к женщинам: это как-то несерьёзно и, потом, Лиля и Маргарита мне нравятся.
— И в-третьих, они совсем немного украдут.
Установленный кондиционер произвёл на Надежду Антоновну такое впечатление, что она простила Марио половину его прегрешений. Вечерком, когда семья нежилась в приятной прохладе и гордилась тем, что может не обращать ни малейшего внимания на ещё не отступившую духоту за окном, Филипп передал матери бумаги Марио.
— Прочти на досуге.
— А что это?
— Эпилог к роману Надежды Антоновны Ладожской «По мотивам "Войны и мира"». Марио счёл твою затею настолько удачной, что пожелал вложиться в неё своими идеями.
«Идеи» Марио подействовали на мозги Надежды Антоновны не слабее, чем кондиционер — на тело: после ознакомления она оценила их, позабыв и о своих годах, и о высшем образовании:
— Ни фига себе! Охренеть…
— Характеристика в высшей степени положительная, но неясная. Не жадись, Антоновна, поделись. — И Александр Дмитриевич протянул руку, не думая вставать с кресла.
— Изволь, только подними задницу и передай мне сигарету.
Супруга обозначила свои условия, не шелохнувшись на диване, — и мужу пришлось потрудиться.
— Папа, ты тоже решил отметиться вкладом в отечественную литературу?
Отец кивнул головой, отмечая про себя, что в последнее время вторая половина стала дерзка до невозможности:
— И для этого анализирую недавно вышедшее в печать.
— Ну как? — поинтересовался сын спустя двадцать минут, когда Александр Дмитриевич положил на стол прочитанные парадоксы.
— Потрясающе.
— Редкое единодушие с мамой, а нельзя ли детальнее?