— Прекрасно и правильно, но теперь свой вкус и свой ум ты должен сконцентрировать на ином. Кстати, — Лиля обвела всех озорным взглядом, — ставлю на голосование. Кому нравится Марио, поднять правую руку.
В воздух взметнулись три руки.
— Итак, большинство за. Между этим большинством и разделим после обеда шоколадку.
— Ура, давно на неё зубы точу. — Света теперь оглаживала себя по животу. — Марина, ты просчиталась со своей враждебностью.
— Марина, а почему тебе Марио не нравится? — тихо спросил Филипп.
— Красивая внешность, взятая отдельно, ничего не значит, — холодно ответила Марина. — Что касается остального, то я его не знаю. Марио может быть и хорошим, и подонком.
Филипп хорошо запомнил ответ, отнеся его и на свой счёт.
Демократическое большинство в едином порыве недоумевающе пожало плечами.
— Когда не знают многого, судят по тому, что известно, а это лежит на поверхности и является прекрасным. Впрочем, в твоих восхвалениях и обожании Марио не нуждается… как и остальные. — Лиля, довольная тем, что послала сигнал Филиппу, и тем, что последнее слово осталось за ней, резко перевела тему: — Так, что у нас сегодня на обед?
Света разглагольствовала о своих надеждах, Марина по-прежнему держалась настороженно-зло, но в целом остаток рабочего дня прошёл мирно: нежные вздохи Лилии исправно заглушали поднимавшуюся было воркотню Лидии Васильевны по поводу нещадно расплодившихся в последнее время воров-кооператоров. В половине шестого Филипп начал заметно нервничать и посматривать на Лилю. «Знаю, помню, спокойно», — как бы отвечала она своим взглядом.
Когда минутная стрелка подползла к девятке, Лиля встала, взяла в руки чайную чашку и остановилась у стола Марины, будто бы что-то соображая.
— Что вы стоите, как памятник советскому фарфору? — полюбопытствовала Марина.
— Да вот не знаю, стоит ли устраивать чаепитие. С одной стороны, заканчиваем через четверть часа, с другой, очень пить хочется. Копчёная рыбка сегодня была чертовски вкусная, но… всё имеет свою изнанку.
— Да, вы себя диетой не стесняете, — вздохнула Света, — а я от всего пухну как на дрожжах, особенно от жареной картошки.
— А я завтра паштет притащу! Импортный! Мама где-то по случаю раздобыла несколько банок, — Филипп разряжал своё ожидание пустой болтовнёй и тем самым удерживал Лилю на месте.
— Отлично! Картошка у нас в наличии ещё имеется? Света, учитывая твои комментарии, мы её жарить не будем. К паштету больше варёная подойдёт.
Раздался звонок. Лиля проворно схватила трубку, опередив протянувшуюся к аппарату руку Марины; интонации её голоса, напротив, оставались такими же ленивыми:
— Неужели Саша задерживается и сегодня не заедет? — и уже в трубку: — Алло! Добрый!.. Да, конечно, минуточку… Филипп, тебя к телефону. Кстати, шоколадка была отменной. Мы уже отведали и остались довольны. Передаю трубку.
Глаза Филиппа горели.
— Да! Здорово ещё раз. Узнал, узнал. Ответ? Всегда готов к увеличению жилого фонда. Можно, если тебе удобно. Тогда точно в шесть? Договорились.
Филипп подмигнул Лиле.
— Итак, встречаетесь?
— Да, он подъедет.
— Если выйдет из машины, разверни его ко мне. Впрочем, сама его окликну, полюбуюсь ещё раз на ваше сочетание.
— А что же чай? — поинтересовалась Марина, увидев, что Лиля поставила чашку обратно.
— Да пока закипит, пока нальёшь… Потерплю до дому.
К выходу в шесть Лиля спускалась вместе со Светой, пропустив Филиппа вперёд. Вишнёвая «шестёрка» стояла за Сашиной бежевой. Марио курил, прислонясь к дверце; лицо его озарилось улыбкой, когда он увидел Филиппа:
— Садись!
Филипп обернулся. На лице Лилии распускалась улыбка не печальнее.
— Будете проезжать мимо фотоателье, щёлкнитесь — подарите мне на праздники один экземпляр.
Марио кивнул, соединив этим жестом согласие и прощание.
— А что, это мысль! Ну, двинули! У тебя есть какие-то рестораны предпочтительнее или доверишься моему вкусу?
— Выбирай, но это неважно: у нас ведь деловые переговоры.
— Полезное неплохо и нередко сочетается с приятным. Против кавказской кухни возражения имеются?
— Нет, да мне всё равно. Кстати, ты не думаешь, что днём мне перекинул? Я пятьсот за четыре месяца получаю.
— Я же сказал, что тебя государство не ценит. В крайнем случае можешь рассматривать как частичный аванс.