— Это же только дачи и самострой…
— Почему же? Есть такие дома, которые и по сто, и по двести тысяч продают. Шесть, восемь комнат с камином в каждой… И отделка соответственно…
— Я слышал об этом. Действительно, реальные расходы составляют от силы половину цены, но ведь это единичные случаи…
— Раньше были, а теперь… По сути, разворовывались огромные деньги, а покупалась ерунда: золото, хрусталь, ковры. Сейчас с этими кооперативами капиталы отмоются, легализуются. Людей потянет на серьёзное: фабрики, земля, недвижимость. Те же комиссионки: пока в подвалах обосновываются, а потом вылезут на свет божий. Ты молодой, сколько тебе — двадцать два, двадцать три?
— Двадцать два.
— Значит, всё в порядке. Женат?
— Нет.
— Тем более. Молод, свободен. И другим построишь, и сам обустроишься: время есть.
— Так я же молодой специалист. Кто за меня три тысячи даст, чтобы перевести на нормальную работу?
— Это формальности. Тот же Николай Капитонович уволит по сокращению не за три тысячи, а за бутылку.
— Остаётся только самая малость: работодателя найти.
— А ты веришь в судьбу?
— Допускаю.
— Тогда он к тебе сам придёт. В любом случае остаётся ещё выгодный брак.
— Это не по мне. Спектакль на всю жизнь по чужому сценарию…
— Заключи брачный контракт на пятилетку на своих условиях. — И Лилия Андреевна рассмеялась. — А на Лидию Васильевну не сердись: она глубоко опечалена тем, что у них в продмаге брынзу за четыре рубля продавать начали.
— Я не сержусь — наоборот, немного побаиваюсь. А сыр за четыре рубля на самом деле многих может повергнуть в уныние. Вы, например, стоически относитесь к таким превратностям судьбы?
— В такую погоду я ко всему отношусь мрачновато, так что не сбегай отсюда до тёплых дней. Отдохну на твоём лице от печальной яви за окном, заодно и на Марину со Светой полюбуюсь: интересно, как они будут стараться в попытках снискать твоё внимание.
— Я думаю, что до вашего уровня они не доберутся.
— Ты имеешь в виду платье из «Берёзки» или хозяйственность, которая должна была появиться у меня за пятнадцать лет семейной жизни? Но Марина неплохо вяжет, а Света прекрасно печёт.
— Я имел в виду вашу фигуру и расположение, свободное от личного восприятия: вы желаете мне лучшей доли, теряя при этом возможность созерцать мою смуглую физиономию, которая вам почему-то приглянулась.
— Значит, ты предпочитаешь видеть в людях лучшее и не хочешь заподозрить в моих словах происков хитрой стервы, которая рассчитывает в туманном будущем обеспечить твоим талантам приличную клиентуру и содрать проценты за её поставку. Что же, такая позиция заслуживает уважения. Только у тебя не «смуглая физиономия», а прекрасное лицо, сочетающее в себе и неповторимость, и потрясающий эффект. А насчёт девчонок… Со Светой у тебя не будет особых проблем, но и внешность её далека от совершенства, а Марина тиха, скромна, менее доступна, зато более красива. В общем, выбирай по своему усмотрению, если почему-то окажешься на мели. Ну, пойдём.
Лилия Андреевна не была ни «хитрой стервой», ни записной интриганкой, она не обладала ни активной жизненной позицией, толкавшей её на всевозможные приключения, ни алчностью, стремившейся извлечь выгоду из любой ситуации. Дожив до сорока лет, она предпочитала брать от жизни то, что лежало на поверхности и не стоило больших усилий, потому что знала, как безудержно старится и обесценивается составлявшее некогда предмет страстных помыслов — ветшает быстрее, чем улетучивается желание достичь это. Ей, убеждённому консерватору, претили любые перемены, ибо она их не звала, но, будучи женщиной умной, она понимала, что одной ценой на сыр, взлетевшей до небес, дело не ограничится, предвидела, что это лишь первая и, может быть, самая маленькая неприятность в череде тех, что скоро накроют прежде спокойный и тихий мир. Предугадать, куда повернёт колесо истории, было невозможно; изменить положение дел было нельзя; думать об этом не хотелось, и Лилия Андреевна решила сосредоточиться на местных интересах и развлечься созерцанием переполоха, который подняло в двух молодых головках появление Филиппа. Он нравился ей, она приняла роль его своего рода пассивной защитницы и с удовольствием раскладывала варианты сбережения парня от посягательств, стань они чересчур явными и наглыми.
— О чём вы секретничали за сигаретой? — спросила Света, как только дверь отворилась.
— Об улучшении условий отдыха на работе: собираемся устроить курилку с удобствами, — ответила Лилия Андреевна.
— Да? И мы о том же. Представляете, Марина хочет начать курить, а я её отговариваю, ссылаясь на то, что капля никотина убивает лошадь.
— Зато несколько милиграммов благотворно действует на нервы. И что, Марина, собираешься приобрести годовой абонемент на стул в будущей курилке?
— Глупости вы болтаете, — смутилась Марина, слегка порозовев.
— Всё вам шутки шутить. Лучше бы выяснили, чья очередь сегодня картошку чистить, — подала голос Лидия Васильевна.
— Маринина. Кстати, Филипп, картошку мы чистим по старшинству. На Марине цикл заканчивается, новый начинает Лидия Васильевна, потом идёт Лилия Андреевна, а потом… тебе сколько лет?
— Ему двадцать два, да ты забыла о том, что сама предложила за ним ухаживать. Так что, Филипп, от чистки картошки мы тебя освобождаем.
— Лилия Андреевна, вы так блюдёте интересы новичка…
— Естественно: такую красоту надо беречь.
— От картошки или от Марины? — расхохоталась Света.
— Да перестань ты, — обиделась Марина, запустив в Свету отработавшей своё копиркой, скомканной в шарик.
— Ну вот, уже и прямое нападение. Было бы за что…