Войдя в квартиру, Филипп подивился тому горделивому взгляду Надежды Антоновны, который тут же был потушен, но вскоре понял причину затаённой радости: чертежи двумя аккуратно скрученными рулонами лежали на письменном столе, стекло было вставлено в сервант, циркули убраны в готовальню.
— Мама! Как же? Ты всё сделала?!
— Ну конечно! У меня же сегодня только два урока — вот я тебе и облегчила…
— Ну зачем, зачем всё сразу? — ласково пенял Филипп матери. — Ты же переутомилась, небось глаза заболели. Я бы и сам вечерком…
— Ничуть не заболели. Всё равно делать нечего было, пока все на работе, а вечерком тебе дело останется: проверишь после обеда на отдохнувшую голову, всё ли правильно.
Они молча глядели друг на друга и счастливо улыбались, пока мать не спохватилась:
— Ой, что же я! Сейчас суп…
— Нет, подожди, оставь суп на десять минут. У меня к тебе один вопрос, только обещай, что ответишь честно. Честно-честно, как на духу…
— Разумеется. А что такое? — удивилась Надежда Антоновна.
— Такое чёрное и пушистое. — Филипп вытащил пакет из-за пазухи. — Пойди в спальню и примерь, а потом меня позови и скажи, нравится или нет. Только помни: ты обещала честно!
— А что это?
— Ничего особенного. Пойди, разверни и надень.
Надежда Антоновна скрылась в спальне, бросив на Филиппа ещё не всё понимающий взгляд, и через полминуты смущённо распахнула дверь.
— По-моему, всё в норме. Ну, пошли в зеркало глядеться. — И Филипп опять затащил мать в спальню и подвёл её к трюмо.
Неясные переговоры родни так заинтриговали отца, что и он поспешил в спальню, оторвавшись от драгоценного телевизора.
— Ой да ой! Это ж, наверно, куча денег! Сейчас любая тряпка сотни… — оценил Александр Дмитриевич, поскрёб затылок и вышел, неодобрительно качая головой: — То кофта, то куртка, все шикуют, а о папеньке в последнюю очередь вспоминают…
— По мне, так даже очень к лицу. А тебе как?
— Ой, Филипп, ну это же очень дорого. Сколько за неё просят? — Надежда Антоновна с удовольствием гладила мягкую шерсть и перебирала жемчужинки.
— Это неважно, потом. Давай сначала по-другому оценим. Во-первых, качество. Шестьдесят процентов ангорки и Австрия. Не какая-нибудь Индия. Во-вторых, смотри, как выгодно оттеняет лицо. И когда беленькая, и когда чуть порозовеешь. В-третьих, универсальность. И под любую юбку подойдёт, и в гости, и на работу можно. В-четвёртых, цвет. И изысканно, и достойно, и не мрачно, потому что этот узор и жемчужинки. Был бы только чёрный, так вышло бы слишком строго, а так чуть кокетливо и в то же время без крикливости: не какой-нибудь дешёвый розовый или ядовитый зелёный. В-пятых, у тебя ангорки ещё не было, и, вообще, ты обновками давно не обзаводилась. Ну, а в-шестых, просто красиво и модно, и женщина должна такие вещи носить. Теперь твоё мнение, но помни, что обещала честно.
— Помню, честно. Очень нравится, но может подождать и до следующего года, после твоей куртки.
— Вот и прекрасно, а куртка к делу не относится. Это тебе от меня подарок.
— Ой, ну что ты, не надо! Зачем баловать?
— Никаких возражений, кроме одного: я взял с условием, что верну, если что-то не устроит. Но не просто верну с концами, а обменяю на что-то подобное. Так что осмотри окончательно. Если всем довольна, носи на здоровье. Если что-то смущает, скажи, что хочешь, но в любом случае не отвертишься: не это, так другое.
Надежда Антоновна была растрогана до слёз, но всё ещё пыталась возражать:
— Мне очень нравится, меня всё устраивает, но зачем же так транжирить! Во сколько она тебе обошлась?
— Двести пятьдесят.
— Давай я хоть половину…
— Не надо ни половины, ни четверти. Рассуди здраво: если я вчера за сорок минут заработал пятьсот, неужели ты за целый день не имеешь права на двести пятьдесят? Ты меня разгрузила, я теперь не буду отвлекаться и быстрей закончу с эскизами, а там, глядишь, и регулярнее буду вкладывать. И на хозяйство, и на прочее, а то ты всё в старом ходишь. Растила меня, растила — вот и вырастила, тебе и отдача. Пойми, что для меня это даже приятнее, чем для тебя, потому что я ещё ничего ценного тебе никогда не преподносил. Смотри, как я раздуваюсь от гордости, когда представляю, что тебя будут спрашивать, где взяла, а ты значительно: «Сынок достал, маму любит». Любит, а, правда, любит? — И Филипп затормошил мать, влепляя ей детские поцелуи в сияющее лицо.