Надежда Антоновна преисполнилась довольством и гордостью вслед за сыном, в столовую вышла важно, с тарелками шествовала степенно, даже суетилась значительно и так же, с достоинством, подсела к столу:
— Где ж ты раздобыл такую красоту?
— А у нас на работе у одной спекулянтка знакомая, в «Нефтехиме» обретается, это от нас три остановки на метро. Она позвонила по моей просьбе, ей тоже что-то надо было — вот мы в перерыв и смотались, я сразу узрел и загорелся, а она для себя ничего не выбрала, искала что-то посветлее и, кажется, с валиками на плечах.
Надежда Антоновна любовно оглаживала Филиппа по пепельным прядям.
— Ну вот, из-за меня не перекусил…
— Не, я после перерыва картошку с огурцами умял, так что не волнуйся.
— И всё равно, спасибо огромное.
— Принято, и тебе то же самое: и за чертежи, и за суп, и за котлеты. Сейчас отдохну немножко, — Филипп развалился на стуле, — а потом пойду свои идеи на бумагу выгружать, они у меня с утра в голове скребутся. А папа нынче всё дуется. Опять по телевизору передали, что где-то что-то взорвалось или грохнулось?
— Сегодня пока всё на месте, да после Чернобыля… Значит, скооперировались: с мамы чертежи, с сына кофта. Я бы и сам перечертил, если бы знал.
— Поздно сообразил, — весело возразила Надежда Антоновна. — И вообще тебе в последнее время не везёт. Вот закроют институт, и спустишься на первый этаж игрушки лепить и шарики надувать.
Филипп заржал, представив отца с охапкой разноцветных шариков. Как хорошо, что мать довольна и весела! Конечно, надо ей по мере возможностей делать приятное…
***
Предыдущим вечером
— Наконец-то! Чё эт ты так задержался в доме своего нового знакомого?
— С клиентами созванивался. Ты лучше скажи, какая нелёгкая тебя принесла в ресторан.
— Так скучно одному сидеть! Поставил бы мне видео, я бы не разгуливал по городу…
— Обойдёшься и телевизором. А чтобы не разгуливать по городу, лучше бы учебник открыть и попытаться хоть что-то решить самому.
— Минимумы, максимумы… Тоска смертная.
— У тебя всё «тоска смертная». Алгебра — тоска, тригонометрия — тоска… «Войну и мир» хотя бы осилил, так нет: такая толстая — тоже тоска. А у меня больше и дел нету, как решать твои задачки…
— А чего ты злишься? Хотел со своим новым прекрасным знакомцем перевести деловой обед в интимный ужин, а я расстроил твои хитроумные замыслы?
— Я не люблю, когда в мои переговоры вмешиваются с дурацкими комментариями, а потом пристают с семечками и сочинениями.
— То были орешки. На, держи. Видишь — пригодились.
— Что же касается «хитроумных замыслов», то Филипп в наши игры не играет.
— Ну да, и ты хотел в машине не только довезти его до дому, но и наставить на путь истинный. Где ты его нашёл?
— В одном СМУ насчёт техники справлялся — он мне и помог.
— Допустим. А при чём тут продолжение?
— При том, что у меня дел полно, а с ним весь проект быстрее освоим и примемся за новый.
— Не был бы он так смазлив, сдаётся мне, ты не так бы радел за сроки.
— Было бы у тебя немного трудолюбия, ты сам бы встал на его место и под моим чутким руководством и меня бы разгрузил, и сам бы заработал.
— Но я ничего не понимаю в строительстве.
— Здесь требуются в основном вкус и фантазия.
— А, так я прав, что Филипп тебе не так уж и потребен?
— Ты меня забодал со своей ревностью. Сказал же я тебе, что он не такой, а деньгами я покупать никого не собираюсь: и миллионами пока не обзавёлся, и со своими физиономией и возрастом покупными мальчиками заниматься не намерен.
— Ладно, можешь считать, что я почти успокоился. С тебя теперь только шампанское, алгебра и… — Андрей просунул тонкую руку под джемпер Марио.
— «И» потерпит до постели, — ответил Марио, но всё же сжал тонкую лапку.
Марио вёл машину и думал о Филиппе и о странном стечении обстоятельств, сведшем их двоих. Андрей угадывал верно: если бы Марио не был так очарован серыми очами и пепельными волосами, то расстался бы с Филиппом без всяких сожалений через сорок минут после встречи. Отрывочные кадры мелькали перед ним: вот он оборачивается, видит Филиппа в первый раз и замирает как вкопанный, лишь через несколько секунд приходя в себя; вот он машет рукой на прощание, уже начиная считать остающиеся до шести часы; вот он сгребает Филиппа в охапку в фотоателье. Пожалуй, первый раз в своей жизни Марио столкнулся с такой ситуацией: ему теперь приходилось только ждать звонка от Филиппа, всё же остальное тонуло в неясности, и этот омут был чёрен и сомнителен. Нечаянная влюблённость надоедливой мухой билась о стекло, он её не предвидел, он на неё не рассчитывал, он не учитывал её в своих планах. Это чувство Марио принял как определённо лишнее, покушающееся на ритм жизни, к которому он уже прибился, на привычки, которыми обзавёлся, на Андрея, который чаще был соблазнителен и очарователен, чем надоедлив и подозрителен, на свои планы, на свои карты, на своё время и, главное, на своё сердце, на свою душу, на свои мысли. Марио надеялся, что Андрей до поры до времени будет удерживать его от опрометчивых шагов, но он знал также и себя и был уверен, что рано или поздно всё равно пойдёт на приступ. Его унижало, что для этого он должен будет вступить в стычку с какими-то Полинами, или Маринами, или как их там ещё, и, даже если он избавит Филиппа от их влияния, это вовсе не будет означать его победу и сбывшиеся желания. «Каждый человек бисексуален, — думал Марио. — Плохо, что в Филиппе девяносто девять процентов того, что мне не нужно, иначе он смотрел бы на меня совсем по-другому: возможность сговора я понял бы сразу. Эту точку от девяноста девяти процентов надо сместить до сорока девяти. И пока… пока мне остаётся Андрей, а Филипп… Филипп… Поживём — увидим».
— Вылазь, Болконский. Сейчас я с тобой рассчитаюсь за твоё ворчание.
— Сначала алгебра. У, к нам «Машина времени» приезжает. Достанешь билеты? Они с послезавтра…
— Исключено: в ближайшие дни я с утра до вечера на стройке буду ошиваться. Пойдёшь с одноклассниками.
«Почему бы и нет? Вытащу Филиппа. Пойдёт — в антракте можно будет приняться за обработку. Только исподволь. Ничего не показывать, ни к чему не склонять: от явного легче всего шарахнуться в сторону. Слава богу, хоть что-то прояснилось».