— Ага, размечтались! «Поровну» у него значит поровну между своими карманами, — уточнила Лиля.
— Да сейчас многие этим промышляют. Моя мать в школе работает, так там директор тоже стрижёт за все подвалы. Ума не приложу, где теперь десятиклассники отстреливаются на НВП. — Филипп грациозно, не хуже Светы, изгибался за столом, довольный и своим бесстрашием, и хорошо проведённой атакой. — И охота вам была тащиться на демонстрацию в такую погоду! Я вышел, так к полудню дождь накрапывать стал, чуть до мокрого снега дело не дошло к вечеру.
— Таскаются же другие на свидания! — возразила Марина.
— Это совсем другое, в свидании содержание приятное…
Филипп посмотрел на Лилю, как кот на сметану. У Марины, поймавшей этот взгляд, не осталось никаких сомнений: конечно, Лиля не врала, конечно, свидание было и, конечно, с Филиппом. Как ловко они одурачивают вернувшегося мужа: и свободное местечко приглядели, и, небось, сослались на демонстрацию и небольшой банкетец после! От щедрот Марио Филипп, наверное, уже может позволить себе снимать квартиру — вот и обзавелись, развратники! Ничего, ничего, милуйтесь, посмотрим, на чьей улице в конце концов будет праздник!
В отличие от Марины, Лиля предавалась размышлениям совсем иного толка. Во время свидания с Филиппом она выпытала у него все подробности его встречи с Марио накануне и сделала вывод, что синие глаза уже влюбились в серые и им покорились. То, что Марио сказал, что никого не видит, кроме Филиппа, как бы мимоходом, а потом перевёл разговор на другую тему, её не смущало: первые слова о чувстве, пусть и слетевшие с губ шутливо, между прочим, прозвучали, пробный камень был пущен, и, несомненно, Марио так быстро переключился на другое только потому, что не хотел настораживать Филиппа, не зная, до какой степени может доходить его абсолютно ненужное и глупое упрямство. Марио занимался серьёзным делом, исключающим пустую болтовню и праздные шатания; тем не менее, слова были сказаны, встреча на концерте с продолжением в баре состоялась, а это значило, что и слова, и встреча были для него важны, и тому было достаточно доказательств. Поворот, случившийся с Филиппом после появления Марио в СМУ, сам Филипп приписывал своей одарённости, смелым идеям и высшему образованию — Лиля не разделяла его веру, видя первопричиной всего последовавшего внешность своего парня. И в самом деле: Марио работал в кооперативе, где председательствовал его отец, и теперь остающийся в институте; если потребность в людях, подобных Филиппу, действительно существовала, то из большого числа преподавателей и огромного количества студентов господин председатель легко мог выбрать человека не менее способного, не менее значащего, не менее одарённого, не менее деятельного, чем Филипп, причём сделал бы это давно — ещё летом, расставляя кадры. Филиппа выбрал не отец, а сын, при этом он рискнул и взял на себя ответственность, по сути дела ничего не зная, не видя ни опыта, ни успеха, ни замыслов, ни их воплощения хотя бы на бумаге. Марио снабжал Филиппа ценнейшими зарубежными журналами с потрясающими архитектурными новшествами. По просьбе Лили Филипп занёс их ей в последнюю встречу; она долго с жадностью и восторгом рассматривала великолепные фасады, выполненные в различных стилях, изумительные интерьеры, материалы. Каталоги были не тоньше некерманновских; одними образцами обоев можно было оклеить целый микрорайон, и чего тут только не было: моющиеся и фото, утепляющие, с ворсистой поверхностью… Мрамор, камень, гипс, чугун, краски, зеркала, дерево, плитка, кафель, ткани — всё шло в дело и, упорядоченное разумом, вставало на страницах во всей красоте. Иметь под рукой такое разнообразие значило сводить личную инициативу к простой механике, элементарному пересчёту на заложенные в планах размеры, а с этим в Благине могла справиться добрая сотня человек. Выбор пал на Филиппа, он не оспаривал место под солнцем в жестокой конкуренции — наоборот, сам поддался уговорам Марио и в тот же день получил и оплату, и обед, и соглашение, и расписание работ. Лиля была убеждена, что Марио со своей кипучей энергией, опытным и знающим отцом прекрасно управился бы с отделкой сам, не прибегая к чьей-либо помощи, и в успехе Филиппа видела только фактор внешности. В баре он был отмечен, и ресторан, подвоз, концерт, кабак естественно выстраивались в ухаживания и попытку покорения. Этот факт был Лиле приятен, но Филипп, самонадеянный и не собирающийся отвечать, сам об этом не догадываясь, слишком многое ставил на карту. Ухаживание — ненавязчивое, как бы неявное — вроде бы ни к чему не обязывало; попытка покорения — шутливая, как бы сорвавшаяся с губ случайно — вроде бы ничего не требовала, но Лиля свято верила, что бесконечно долго, не развиваясь, это положение не протянется. Ещё одну версию — то, что Марио, по словам Филиппа, мог вбросить греховную мысль и тут же от неё отказаться для того, чтобы успокоить своего заместителя и показать ему полное отсутствие задних мыслей и чувств, компаньона не устраивающих, Лиля не рассматривала: если бы ничего не было и в помине, не о чем и ни к чему было бы вообще заводить об этом речь. Пройдёт день, неделя, месяц — и вопрос встанет ребром, тогда уже не будет возможности отшутиться, увернуться, потянуть ещё, тогда надо будет давать определённый ответ. «Да» или «нет». Выбрав «нет», Филипп разрушит всё: и Лилину мечту, и её обожание, и надежды Марио, и их возможное счастье, и своё будущее. Марио не будет бегать за ним вечно, непрестанно его увеселять, возить по концертам и ресторанам, сорить деньгами, получая в ответ лишь ясный, безмятежный, отказывающийся что-либо понимать взгляд серых очей; их недоумение, негодование, нежелание, неприятие потушат огонь страсти. Даже очень сильная любовь не может жить вечно — Марио погорюет, бросит в сердцах несколько крепких словечек, пожалеет потерянное время, ни к чему не привёдшие усилия и вернётся к Андрею… или найдёт кого-нибудь другого, а Филипп останется без работы, без перспектив, с корпением по девять часов в конторе, где уже не будет Лилии, и будет пополнять свои сто двадцать рэ в месяц случайными заработками, по ночам вычерчивая в своей коммуналке курсовые каких-нибудь лодырей или считая контрольные каких-нибудь глупцов.