…Всё мешалось, Филипп стоял рядом с Марио, слева к Филиппу приблизилась какая-то женщина. В правой руке она держала ворону, в левой — голубя, протягивая птиц Филиппу. Он взял ворону и, взмахнув рукой, выпустил её. Каркуша пролетела десяток метров и села на какое-то пугало. Расхаживая по нему, она клевала всё быстрее и быстрее, в прожорливой глотке исчезали лохмотья, бечёвки, деревяшки. Вот уже ничего и не осталось от пугала, но вороне всё мало, теперь она тычет клювом в землю, и ямка у её лап становится больше и глубже, превращается в воронку, и птица проваливается в неё. Вылетит или нет? Нет, всё серо и тихо, и воронки уже нет — только ровная земля, когда же она успела затянуться? А что у Филиппа в другой руке? Ага, голубь, а женщина? Она исчезла. Филипп снова взмахивает рукой, голубь взлетает и парит в залитом солнцем небе. Он летит в другую сторону, и Марио идёт вслед за птицей, а перед ним уже расстилается берег. Марио не останавливается, приближается к воде, вступает и идёт сквозь её толщу легко, словно в воздухе. Он погружается вглубь всё больше и больше, вот уже скрылись колени, бёдра, вот он уже по пояс в воде. Надо его окликнуть, иначе утонет. Филипп пробует кричать, но с губ срывается только тихий шёпот, Марио не слышит. Надо набрать в грудь больше воздуха и… нет, всё безрезультатно. Что же делать? А, подбежать к нему, схватить, развернуть, увести, он уже по плечи и скоро… Филипп хочет бежать, но не может сдвинуться с места: ноги стали ватными и не держат его, он сам сейчас упадёт, а Марио идёт всё дальше и дальше за птицей, и птица летит всё дальше и дальше, всё выше и выше. Невозможно высоко, эта залитая солнцем высь давит на глаза, звенит в ушах, всё громче и громче, всё пространство полнится этим звоном…
Филипп резко поднялся в постели, звонил будильник. Сознание вернулось сразу. Надо же, он думал, что будет спать как убитый, но, видимо, взбудораженные вчерашним, нервы не успели успокоиться и выдали этот дурацкий сон. Марио, женщина, ворона, голубь… К чёрту! Сегодня в перерыве он едет с Марио, отдаёт первые распоряжения (Филипп-руководитель — славно!), а вечером — самый важный проект. Главное — не ударить в грязь лицом. Что говорил Марио? Никаких лишних вопросов, пустого разглагольствования, комплиментов — всё по теме, взвешенно, конкретно. Неужели действительно наркоторговцы? Интересно посмотреть на этих хозяев жизни! Как сейчас устраиваются подпольные миллионеры? Небось, живут себе припеваючи, в ус не дуют, ни о чём не беспокоятся: везде всё схвачено.
Первый час на работе Филипп посвятил вчерашнему состоявшемуся и сегодняшнему предполагающемуся триумфам. Света слушала с неослабевающим вниманием и выспрашивала подробности:
— А сегодня вечером у тебя ещё круче?
— Да, намного, и архитектура позатейливее. Два этажа, башенки по углам: в одной будет бар гостиной, в другой — туалетная комната для хозяйки. И отделка — супер.
— Значит, эти люди поважнее завмага?
— Точно, что-то типа наркоторговцев.
— Ага! — зарокотала Лидия Васильевна. — Правильно, так и знала. Тебе не стыдно работать на спекулянтов и бандюг?
— Предложите больше, и Марио с удовольствием построит. Спекулянты? Ну и пусть! Бандюги? Ну и пусть! А государство не спекулянт, не бандюга? Сто сорок рублей — госцена за пару сапог… Вы тридцать лет сидите, считаете. Вам не пришло в голову хотя бы один раз разделить стоимость «Волги» на вашу зарплату и выяснить, сколько лет вам надо не есть, не пить, чтобы на неё заработать? Мать прикинула недавно, так почти всё, что на работе платят, на еду уходит. На любом НПЗ с рубля прибыли рабочему остаётся семь копеек, а девяносто три куда девается? А все эти подписки, демонстрации из-под палки, заранее расписанные выборы? Это не спекуляция? Это не бандитизм?
Филипп рассуждал громко, он был на коне, он знал, что вчера победил, он рассчитывал на то же сегодня. С покорённых вершин он взбирался на ещё более высокие, и в этом подъёме мельчало всё то, что он видел в конторе, он даже не замечал, что в его интонациях сквозит всё более снисходительности и презрения, что он не жалеет о том, что отрывается от карликов, копошащихся под его ногами. Он любил новые компании, новые лица, он естественно и победно входил туда, где его принимали, ценили, где им восхищались, где он был нужен. Да, пусть ценность этих знакомых измеряется только деньгами, пусть эти деньги нечестны, а что сейчас меряется по-другому? Никто никого не заставляет платить больше двух сотен за пару сапог, никто никого не принуждает курить гашиш и колоться. Каждый выбирает то, что нравится, то, что можно себе позволить. Филипп свой выбор сделал и им доволен, а остальные пусть устраиваются сами.