Nicholson приводит следующий теоретический пример. Допустим, что какой-то вид животных подвергается нападениям другого вида. Те особи, которые избежали нападения благодаря своим свойствам, могут оставить потомство и передать им свои ценные свойства. Но способы успешной обороны могут быть разными. В игру может входить как большая быстрота, так и защитный панцырь, покровительственная окраска, отталкивающий (для нападающего) вкус или запах, способность находить соответствующие укрытия, или наконец, переселение в районы, где уже нет опасного врага. Вначале это дело чистого случая, который из этих разных способов защиты выберет данный вид. Как соответствующие мутации, так и рекомбинация генов является делом случая.
Первое полезное изменение генотипа влияет на дальнейшее действие естественного отбора и определяет его дальнейшее направление. Отбор усиливает и совершенствует случайное изменение и приводит к развитию форм все лучше защищенных перед нападением определенного врага. “Как художник является создателем шедевра, подбирая и соответственно размещая краски, которые он имеет в своем распоряжении, так и естественный отбор творит и развивает приспособления, пользуясь только теми изменениями генов, которые соответствуют данному этапу развития приспособления”. Один вид приспособления подкрепляется в свою очередь дополнительными приспособлениями.
Отбор в соответствующих условиях разведения приводит к возникновению таких разновидностей Lucilia cuprina, самки которых могут откладывать яички, не питаясь в зрелом состоянии мясной пищей. Это приспособление усиливается другим направлением действия отбора, благодаря которому мухи могут откладывать яички без стимулов, которые дает мясо. По мнению Nicholsona, действие отбора в направлении образования дополнительных, вспомогательных свойств является важным качеством в развитии часто очень сложных приспособлений.
К таким же выводам приводят эксперименты, произведенные Добржанским и его сотрудниками над популяциями дрозофил. Добржанский установил, что разные популяции одного и того же вида дрозофил обладают генетическим различием, отмечаемым в структуре отдельных хромосом. Наличие у личинок этих насекомых гигантских хромосом позволяет без труда обнаружить под микроскопом различие в строении хромосом. В этом случае дело заключается не столько в инверсии хромосом, а скорее в инверсии отдельных частей у определенных пар хромосом.
Добржанский и его сотрудники установили, что разные популяции дрозофил, живущие в различных районах, отличаются частотой отдельных инверсий. Каждую популяцию можно охарактеризовать частотой отдельных инверсий. Обычно гетерозиготные особи с точки зрения инверсии более жизнеспособны, чем гомозиготные. В результате этого возникает определенный для данной популяции сбалансированный хромосомный полиморфизм.
Эксперименты заключались в искусственном разведении мух, отличающихся разными наборами хромосом, с разными инверсиями. Мух разводили в течение длительного периода времени, примерно одного года, в течение которого получали 15 поколений. По истечении этого времени устанавливалось равновесие отдельных хромосом, в популяции, отличающихся характерными инверсиями.
Оказалось, что если в культуре имелось разное количественное отношение хромосом отдельных типов, происходящих из одного и того же района, то по истечении года во всех культурах устанавливалось равновесие в частоте проявления этих типов, соответствующее природным условиям. Если же особи в культуре происходили из отдаленных местностей, например, объединяли мух с Калифорнии с мухами из Техаса и Мексики, то разные культуры давали по истечении года разные культуры. “Повторные опыты, произведенные на том же генетическом материале и в тех же самых условиях, часто давали разные результаты”. Это значит, что при использовании разнородного материала окончательный результат установления популяционного равновесия был различным.
В результатах этих опытов Добржанский видит проявление эволюционной индетерминации. “Эволюционисты, в особенности те, которые базировались на исследованиях палеонтологического материала, уже давно отмечали, что эволюционные изменения, происходящие в какой-то группе организмов, неповторимы и необратимы. Макроэволюционные изменения представляют единственную и неповторимую историю развития. Несмотря на наличие многочисленных примеров параллельной и сходящейся эволюции, мы не имеем никакого основания предполагать, чтобы какая-либо форма могла возникать повторно или многократно в процессе эволюционного развития”.