— Я впервые слышу о твоем сожалении, — он запрокидывает голову, заливает в рот золотистую жидкость. Выпрямляется. Не кривясь глотает, после чего закручивает крышку, стискивая фляжку пальцами. — Обычно убийцы не раскаиваются.
— Михаил Александрович… — начинаю обреченно, но когда мужчина взмахивает рукой и жестко смотрит на меня, замолкаю.
— Не заводи снова свою шарманку, — его голос наполнен отвращением. Михаил Александрович тяжело вздыхает, и переводит взгляд на надгробие, после чего на его лице начинает растягиваться хищная ухмылка. — Вообще, моего сына тут нет.
Мои глаза распахиваются. Перевожу взгляд на черный крест с мраморной табличкой, на котором написано Левашов Дмитрий Михайлов, после чего снова смотрю на скорбящего отца.
— А г…где он? — до боли прикусываю язык, сильнее сжимаю телефон, боясь услышать ответ.
— У моего знакомого врача. Он проведет все необходимые тесты, чтобы доказать твою вину, — мужчина становится передо мной и всматривается в мое лицо.
Начинаю судорожно соображать, даже внимания не обращаю на наполненный ядом взгляд, пытающийся проникнуть мне в голову. Вскрытие — это неплохо. Оно может доказать, что с моей стороны не было допущено ошибки. А еще поможет найти истинную причину гибели малыша. Но… его уже должны были провести у нас в клинике. Зачем повторное? Если только “новые тесты” не проводят специально, чтобы опровергнуть результаты первого исследования, которое показало, что врачебной ошибки не было.
— Вы все для себя решили, верно? — силы покидают меня, освобождая место безнадежности. Мне не нужно слышать ответ, что понять — я права. — Тогда, зачем вы меня сюда привезли? — внимательно смотрю на мужчину, пытаюсь найти на его лице хоть долю человечности за слоем безжизненной маски.
— Хотел посмотреть на твою реакцию, — он пожимает плечами.
— Что увидели? — склоняю голову набок, пытаясь выглядеть уверенно, пока у меня в груди паника захватывает главенствующее место.
Дышу рвано. Холода не чувствую, потому что кровь в венах леденеет.
— Не могу тебя понять, — Михаил Александрович жестко усмехается. — Вроде нормальная баба, — скользит по мне быстрым взглядом, после чего возвращается к глазам, — еще и врач. Зачем отрицаешь очевидное? У моей жены была очень легкая беременность. И ты хочешь сказать, что попав к тебе в руки у нее резко начались проблемы со здоровьем? — приподнимает бровь. — Давно бы призналась, что косякнула, и мы бы решили все полюбовно. Да, ты бы больше никогда не занималась врачебной практикой, но разве это не лучше, чем тюрьма?
Пристально смотрю на мужчину. Пытаюсь понять, он говорит серьезно или издевается надо мной. Вот только кроме бездушной маски ничего не вижу.
— Знаете, почему вы не понимаете меня? — делаю маленький шаг назад, чтобы увеличить расстояние между нами. — Потому что я ни в чем не виновата, — хмыкаю, когда замечаю, что глаза мужчины ожесточаются. — Как я могу признаться в том, чего не делала?
— Упрямая, — Михаил Александрович качает головой, его темные волосы развеваются на ветру. — Так вот, ты должна знать — я тоже. Не позволю тебе навредить еще кому-нибудь. Не говоря уже о том, чтобы разрушить очередную семью, как ты сделала с моей, — он смотрит на меня, как на букашку, которую собирается раздавить.
Именно в этот момент осознаю — доказывать мужчине свою правоту бессмысленно. Он вбил себе в голову, что меня нужно наказать. Вынес приговор без суда и следствия. И разбираться ни в чем не собирается.
— Вы все сказали? — вздыхаю, мои плечи опускаются. — Теперь я могу ехать домой?
Мужчина приподнимает бровь. Но проходит мгновение, как уголок его губ ползет вверх, порождая коварную ухмылку.
— Как я понял, ты обратилась к бывшему мужу, чтобы он защищал твои интересы, — говорит Михаил Александрович слишком буднично.
Сердце пропускает удар. Глаза расширяются. Волосы застревают между ресницами, попадают в приоткрытый рот. Приходится вытаскивать руку из кармана, чтобы заправить непослушные, щекочущие лицо пряди за ухо.
— Откуда вы знаете? — говорю тихо, но ветер доносит мужчине мои слова.