Он смотрит на Игоря без ненависти, почти с любопытством, как врач смотрит на интересный клинический случай. И эта холодная угроза действует на Игоря сильнее, чем любой крик. Он бледнеет. Переводит взгляд с Миши на меня, потом снова на Мишу. Он видит, что тот не шутит.
— Ладно… — цедит он сквозь зубы — Кать. Ну… извини. Я погорячился.
Он не смотрит мне в глаза. Его «извини» звучит так, будто он делает мне огромное одолжение. Но я вижу его страх. Вижу, как он, такой успешный, такой самоуверенный, сдулся перед простой угрозой физической расправы. И это зрелище приносит мне мстительное удовлетворение.
— Громче! — требует Киселев — И в глаза смотри!
Игорь поднимает на меня взгляд. В его глазах — ненависть и унижение.
— Прости меня, Катя! — выдавливает он из себя — Я был не прав.
— То-то же! — кивает Миша — Пойдем, Кать!
Он берет меня за руку. Его ладонь теплая и сильная. Ведет меня к машине, и открывает передо мной дверь, как перед королевой. Я сажусь, и он ее захлопывает.
Мы отъезжаем. В зеркало заднего вида вижу, как Игорь стоит посреди двора — один, растерянный, униженный. И понимаю, что это конец. Окончательный и бесповоротный. Моя прошлая жизнь только что осталась стоять на асфальте в обществе сплетниц и разбитых надежд. А я еду вперед. В неизвестность. Но впервые за долгие годы мне от этой неизвестности не страшно.
Глава 16
Мы едем молча. Но тишина в машине густая и звенящая. Меня до сих пор трясет мелкой, противной дрожью. Я обнимаю себя руками, но это не помогает. Перед глазами все еще стоит лицо Игоря, искаженное злобой, а в ушах звучат его унизительные слова.
Я смотрю на Мишку. Он так крепко держит руль, что костяшки его пальцев побелели. Желваки ходят на скулах, а взгляд, устремленный на дорогу, твердый и холодный, как сталь. Он больше не шутит, не усмехается. Он зол. По-настоящему. Потому что, слыша нашу с Игорем ругань, он понял все. Понял, с кем мне изменял мой бывший муж. Пазл сложился.
— Урод! — выдыхает он, нарушая тишину. И следом за этим вылетает такая заковыристая матерная конструкция, что я невольно вздрагиваю — С женой сына! С больного сына женой! Это за гранью вообще!
Он ругается еще несколько минут, подбирая самые сочные эпитеты для Игоря. Я слушаю его и чувствую, как напряжение, сковавшее меня, понемногу отпускает. Его гнев — как бальзам на мои раны. Он злится за меня. Заступается. И от этого мне становится немного легче.
И тут в сумке, лежащей у меня на коленях, начинает вибрировать телефон. Я достаю его. На экране светится улыбающееся лицо Ромы. Сын.
В один миг беру себя в руки. Дрожь прекращается, слезы высыхают. Я должна быть сильной. Ради него. И должна говорить спокойно.
— Алло, сынок, привет! — стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно бодрее и радостнее.
— Мам, привет! — отвечает он, и я замираю. Его голос… он звучит почти как раньше. Не такой слабый и прерывистый, как в прошлый раз, а ясный и сильный — Как ты там?
— Я нормально, родной. Ты как? Как твое самочувствие? Что доктор говорит?
— Мам, все отлично! Просто супер! Врачи сегодня утром приходили, целый консилиум. Сказали, динамика хорошая! Мозг восстанавливается быстрее, чем они ожидали. Сказали, я счастливчик. Если не веришь, можешь у Янки спросить! — он смеется, и от звука его смеха у меня по щекам снова текут слезы, но на этот раз — слезы счастья.
— Верю, сынок, конечно, верю! — шепчу, прикрывая трубку рукой, чтобы он не услышал моих всхлипов.
Мишка бросает на меня быстрый, вопросительный взгляд. Я показываю ему большой палец и улыбаюсь сквозь слезы. Он понимающе кивает и сбавляет скорость.
— Так что все позади, мамуль! — весело продолжает Рома — Теперь только реабилитация — и все. Буду здоров, как огурец!
«Здоров, как огурец!» — это мое выражение. Я всегда так говорила им с Яной в детстве, когда они поправлялись после простуды. Он помнит. Мой мальчик все помнит.
— Конечно, будешь! — говорю твердо — Самый здоровый огурец на свете.
— Мам… — чувствую, как меняется его голос, становится серьезнее — Яна мне рассказала. Про отца и Нику.
Я замираю. Сердце пропускает удар.
— Рома…
— Мам, все нормально! — тихо говорит он — На самом деле, я знал. Еще до операции.
Я холодею от ужаса.
— Как… как знал?
— Яна напрасно думала, что я не видел то сообщение от Ники. Я прочитал его. Прямо перед тем, как меня повезли в операционную.
Я закрываю глаза. Представляю, как он лежит на каталке, ему страшно, а он читает… это предательство. Господи, что же он пережил, мой бедный мальчик!