— А я всегда хотел! — пожимает он плечами — После школы в армию сходил, мозги на место встали. Поступил в мед. После института, и по сей день, работаю тут, в травме.
— И как работается? — спрашиваю, думая о другом.
О сыне, который пока не знает, что ему придется ехать без меня.
А мне придется ходить за Анной Аристарховной. Она не сможет без помощи, со своей ногой.
— Нормально! — отвечает Киселев — Весело у нас!
— Да уж! — говорю я, и ловлю на себе Мишкин взгляд.
Сочувственный?
Он смотрит на меня так, будто видит насквозь. Кажется, каждый лишний килограмм на моих бедрах, каждая морщинка у глаз кричат ему о моей неудавшейся жизни.
— Ладно, Кать, не кисни! — вдруг говорит он мягче — С мамашиной ногой ничего страшного. Срастется. Главное — уход и покой. Лежать ей, в основном… В туалет… ну, сама понимаешь. Судно, памперсы.
— Я понимаю! — тихо отвечаю, и прощаюсь. Пора. Его ждут пациенты, меня Анна Аристарховна.
…И вот мы с ней уже едем в такси. Свекровь занимает почти все заднее сиденье, я притулилась в уголке, и ее загипсованная нога лежит на моих коленях. Она стонет при каждом повороте и подробно рассказывает водителю, молодому парню в наушниках, о своем умершем муже, бывшем, до перестройки, секретарем горкома партии; о своей аварии, о пьяных врачах и черствой невестке.
Я смотрю в окно на проплывающий мимо май, который в этом году какой-то особенно отчаянный, словно пьяный от собственного цветения. Город, еще недавно серый и унылый после долгой зимы, сияет мягким призрачным светом. Старые тополя на обочине дороги, которые я помню еще тонкими прутиками, покрыты зеленой дымкой молодой листвы, и буйствует сирень. Ее нежный аромат проникает в салон, и сопровождает нас всю дорогу.
Смотрю на эту красоту начинающегося лета, и чувствую, как внутри меня разрастается черная дыра отчаяния.
…Наша трехкомнатная квартира встречает тишиной и запахом валокордина.
Это квартира Тропининых.
В гостиной — громоздкая румынская стенка, которую Анна Аристарховна «достала по блату» еще при Брежневе. На стенах — ее фотографии в молодости, фотки маленького Игоря, и портреты ее покойного мужа. Время в этой квартире словно застыло в тех годах, когда Павел Петрович Тропинин работал «большим начальником».
Анна Аристарховна ничего не позволяет менять или убирать, вплоть до истерик и вызова «скорой».
Я пришла сюда двадцать пять лет назад юной женой, но так и не стала здесь хозяйкой. Моего здесь будто ничего и нет… Все в квартире говорит о том, что я — гость. Приживалка.
Мы с таксистом(пришлось заплатить) кое-как доставляем свекровь в ее комнату и укладываем на кровать.
— Воды! — командует она, едва ее голова касается подушки — Нет, не этой, из фильтра! И лимончик туда порежь. Да быстрее ты! Как неживая! И подушку мне взбей! Не так! Выше!
Мечусь между кухней и спальней, выполняя ее приказы. Когда она наконец замолкает, прикрыв глаза, на цыпочках выхожу из комнаты и падаю на диван в гостиной. Сил нет. Совсем.
Глава 3
Ключ в замке поворачивается около восьми вечера, и на пороге появляется Игорь. Высокий, подтянутый, в дорогом костюме, пахнущий хорошим парфюмом и успехом.
Он, как всегда, выглядит так, будто сошел с обложки журнала о бизнесе.
Выхожу в прихожую. Этот ритуал продолжается уже двадцать пять лет — я встречаю мужа у двери.
— Привет! — он чмокает меня в щеку, мимоходом, не глядя — Как мама? Что врачи сказали?
— Трещина. Полтора месяца в гипсе. Лежачий режим. Ужинать будешь?
Иду на кухню, Игорь за мной.
— Нет, мы в кафе перекусили. М-да, с мамой неприятно! — он вешает пиджак на спинку стула — Ну ничего, наймем сиделку.
— Игорь, на это нет денег! — взрываюсь я — Все, что у нас было, ушло на Германию! Ты забыл?
— Не кричи! — морщится он — Мама услышит. Что ты предлагаешь?
От его спокойствия меня начинает трясти.
— Я предлагаю тебе, Игорь, вспомнить, что это твоя мама! И что ухаживать за ней придется тебе! А я не могу, я поеду с сыном!
— Катюш, ну ты же знаешь, я с утра до ночи на работе. У меня сделки, переговоры. Я не могу все бросить.
— А я могу⁈ Я могу бросить все? Я, между прочим, тоже работаю! И я должна лететь с Ромой! Послезавтра!
Вот она, главная боль. Та, что заслоняет собой и разбитую машину, и скандальную свекровь.
Игорь вздыхает и проводит рукой по волосам.
— Кать, давай рассуждать логически. Я взрослый мужик. Я не могу… ну, менять ей памперсы. Это будет неловко и для меня, и для нее. А ты женщина, для тебя это естественнее.
Естественнее. Я смотрю на своего красивого, успешного мужа и понимаю, что в его мире все очень просто. Есть мужские дела — зарабатывать деньги. И есть женские — менять памперсы, неважно кому, ребенку или свекрови. И это «естественно».