…Последующие дни сливаются в один бесконечный, серый ком. Утро начинается с требований Анны Аристарховны. «Кать, судно!», «Катя, воды!», «Кать, у меня спина затекла, переверни меня!».
Будто самой не повернуться…
Механически выполняю все, что она просит, но мое тело движется отдельно от мыслей. Мыслями я в Германии, в стерильной палате рядом с Ромой. Я представляю, как он просыпается после наркоза, как Яна держит его за руку. Я прокручиваю в голове тысячи сценариев, один страшнее другого.
После утренних процедур со свекровью бегу на работу. Мой отдел — это царство чужого горя. Разбитые машины, сгоревшие квартиры, несчастные случаи. Я должна быть собранной, внимательной, беспристрастной.
Екатерина Васильевна, строгая, но справедливая. Никто не знает, что под деловым костюмом прячется женщина на грани нервного срыва. Я улыбаюсь клиентам, даю указания подчиненным, подписываю бумаги, а внутри меня все кричит от ужаса и бессилия.
Вечером — снова домой. В квартиру, пропитанную запахом лекарств и недовольством Анны Аристарховны.
Она требует, чтобы я взяла отпуск на время ее болезни. «Целый день одна! — верещит она — Ни попить, ни нужду не справить!»
От памперсов она категорически отказалась.
Я объясняю, что у нас тогда не будет денег ей на лекарства и еду, которую она хочет. Она ведь абы что не ест. Все должно быть свежим, с рынка. У Игоря сейчас проблемы в бизнесе (господи, когда их не было?). А за ремонт моей машине знаете сколько придется выложить? Страховка всего не покроет!
Анна Аристарховна тяжело вздыхает, но больше таких разговоров не заводит. Единственно, замечает, что я могу и без авто обойтись. Не цаца, могу и на метро до работы добираться!
На самом деле все не так плохо с финансами, с голоду не умрем. Но я с ужасом представляю, как буду целыми днями заперта в этой квартире вместе со свекровью. Нет уж, лучше я буду работать!
Игорь приходит поздно, от него пахнет улицей и чужой жизнью. Он целует меня в щеку, спрашивает дежурное «Как дела?» и утыкается в ноутбук.
Он тоже переживает за сына, я знаю. Но его переживания где-то там, глубоко внутри. Снаружи он — скала. Или лед.
Видимо, от нервного перенапряжения меня стала одолевать бессонница. Теперь по ночам, когда дом затихает, я лежу без сна и вспоминаю.
Вспоминаю нас с Игорем. Конец девяностых. Голодные, злые, полные новизны и свободы годы. Я — студентка филфака, худющая девчонка в потертых джинсах и свитере, который связала мама. Он — студент политеха, первый красавец на курсе — высокий, всегда модно одетый, с наглой улыбкой.
Вернее, познакомились мы еще раньше. Когда мне только исполнилось восемнадцать, и я училась в выпускном, десятом классе.
Глава 5
Я очень хотела на выпускной роскошное платье, на которое у нас с мамой не было денег. И мама, чтобы решить эту проблему, нашла мне подработку — мыть подъезд в сталинском доме на соседней улице. Занималась я этим после школы.
В этой «сталинке» жили всякие «бывшие советские шишки» — когда-то он был элитным.
«Работа не обременительная! — говорила мама — Жильцы спокойные и чистоплотные, подъезды с кодовыми замками — в общем, в них никто не гадит, в отличие от нашего, хрущевского, с дверьми на распашку.»
Но я ненавидела эту работу.
Ненавидела запах хлорной «Белизны», въедающийся в кожу рук. Ненавидела таскать тяжелое оцинкованное ведро, ручка которого больно впивалась в пальцы. Ненавидела смотреть на свои отражения в тусклых, вымытых окнах на лестничных клетках — худющая девчонка с красными от холодной воды руками.
Но что самое поганое — мне было стыдно мыть подъезды, и больше всего я боялась, что об этом узнают одноклассники.
Жильцов, которые почти все были в годах, я не стеснялась. Они не знают меня, я их, да и работа временная. Накоплю на платье, и больше они меня не увидят. Они особо и не смотрели, обращали внимания не больше, чем на резиновый коврик на первом этаже.
Но, в среднем подъезде, в двадцать второй квартире, жил парень — такой красивый, что от одного его вида у меня бешено колотилось сердце. И от стыда. Поэтому, если так случалось, что он проходил мимо меня, когда я драила лестницу, я всегда отворачивалась, и сгибалась в сто погибелей, в надежде, что, он меня не заметит.