Я не стану сейчас вываливать на Лилю новость, что милая и любимая тетя Ия ждет ребенка от ее отца. Да я даже не знаю, как все это правильно подать, чтобы у моей дочери не случилось истерики.
Все могло быть сегодня иначе. Мы бы поужинали, беспечно потрепались о какой-нибудь ерунде и посмеялись. После я и Матвей закинули бы Лилю к ее подружке и решили бы вечер провести за уютным просмотром какой-нибудь мелодрамы. Я бы заснула на его груди, накрытая пушистым и мягким пледом.
— Или поругались до кафе?
— Лиля, иди.
Я готова сорваться на крик, который разрывает мои внутренности острыми когтями.
— Из-за чего поругались, мам?
— Иди. Тебя папа ждет. Не зли его.
— Ты можешь сказать, что случилось?
— Нет! — рявкаю я и встаю. — Не могу! Не сейчас, Лиля! — выдыхаю через нос и шепчу. — Мы с твоим папой не ругались.
— Но, похоже, поругаетесь, да?
Закрываю коробку с пиццей и вручаю ее Лиле:
— Будешь у Ани, позвони. Хорошо? И не фыркай, когда я попрошу включить видеосвязь.
— Мам…
— Иди и повеселись.
— Отличное веселье за уроками, — морщит нос и семенит прочь.
— Я люблю тебя.
Оглядывается, и у меня сердце сжимается в черную точку, когда она говорит:
— Только сильно не ругайтесь, мам.
Почему я чувствую себя виноватой перед дочерью? Это же не я с другим мужиком на стороне кувыркалась, не я предала семью и изменила мужу.
— Ладно, пока. Я тебя тоже люблю, мам.
Натягивает капюшон чуть ли не до кончика носа и бежит к выходу, прижав коробку с пиццей к груди. Провожаю его взглядом, смахиваю слезу со щеки и опускаюсь на стул.
Четырнадцать лет брака.
Я и подумать не могла, что настырный влюбленный мальчишка, который таскал мне полевые цветы и стаканчики с малиной на свидания, однажды сделает мне так больно.
Как же быть дальше?
Я не помню, как прошу счет и как его оплачиваю. Не помню, как заказываю такси и как добираюсь до дома. Все как в тумане с тусклыми вспышками.
Очухиваюсь я только тогда, когда я наливаю из графина воду в стакан. Она переливается через край, ползет лужей по серой каменной столешнице, а после стекает на пол тонкими ручейками. Тихо журчит.
Лужица добирается до моих пальцев. Холодная. Я продолжаю лить в стакан воду, оцепенев и не в силах пошевелиться. Тело окаменело.
Мой муж изменял мне с моей подругой.
И она теперь ждет ребенка.
Близкие и любимые предали, а обещали совсем иного.
Черная тень за спиной вот-вот меня поглотит, и я задохнусь в ужасе и отчаянии.
— Ада.
Я вздрагиваю и медленно отставляю графин. Под моими ногами растеклась холодная лужа. Тонкие колготки промокли.
— Ади, — я слышу голос Матвея словно сквозь толстое ватное одеяло. — Она лживая гадина.
Глава 4. Нет, не позволю…
Я помню наш первый поцелуй, помню его смущение, когда он признавался мне в любви и как покраснели его уши.
Я помню нашу первую неловкую, но сладкую близость. Я помню, как он кричал от радости в ночное небо, раскинув руки, когда я шепнула, что беременна, а затем подхватил на руки и кружил, вглядываясь в мое лицо.
Я помню его лицо и удивленно влюбленные глаза, когда ему вручили в руки Лилю.
Я помню, как душил меня в объятиях, когда Лиля сказала “папа”.
Матвей меня любил. Любил, я знаю это. Он не притворялся.
— Ада…
От того мальчишки ничего не осталось. Он возмужал и заматерел. Он стал мужчиной, и этот мужчина мне изменил.
Тот мальчишка бы так не поступил. Он был очарован мной, одержим и никого для него, кроме меня, не существовало.
Когда все поменялось? Когда я перестала быть для него единственной женщиной? Когда его внимание рассеялось и зацепилось за Ию, которая всегда мечтательно вздыхала: “Тебе так повезло с Матвеем”?
— Она лжет.
— Нет, — сипло отзываюсь я. — Не лжет. Ты с ней спал, и она ждет от тебя ребенка.
По лицу Макара пробегает тень. Опускает лицо, медленно вдыхает через нос и выдыхает через крепко сжатые зубы. Поднимает глаза.
— Да! Черт возьми! — голос Матвея вибрирует гневом. — Я спал с ней! Но мы предохранялись!
Закусываю губы и задерживаю дыхание, чтобы не сорваться в истерику.
— И у нее бесплодие, — в черной злобе шипит Матвей. — Она лжет, Ада.
— Даже если беременность под вопросом, — шепчу я, — то это не отменяет того, что ты мою подругу… Боже… — накрываю лицо рукой и отворачиваюсь. — Я не хочу ничего больше слышать. Вы оба омерзительны.
— У нас с тобой, дочь, Ада, — делает шаг ко мне. — Подумай о ней.