— Сейчас придет. Врача нам нового прислали. Лев вместе с ним в столовой задержался.
— Женщина или мужчина? — Елена закрыла дверь спальни.
— Мужчина, капитан. Из Ленинграда, медицинскую академию окончил, работал при академической клинике.
— Интересный?
— То есть как?
— Как специалист...
— Не знаю. Взгляд у него — как у разбойника. Глаза большие, свирепые. «Дряхлость мышц убивает человека» — вот что он изрек, когда узнал, что Водолазов в пятьдесят лет страдает болезнью сердца. А твоему Леве сказал: «Какой сухонький. Обещаю — и вы будете аки буйвол». Для всех у него одно лекарство — спорт, физическая подготовка...
Слушая Степана, Елена улыбалась и слегка покачивала головой. Она была одета в светлое платье, перехваченное в талии поясом. Темный тугой пучок волос, казалось, отягощал ее голову.
— Ну что ж, это хорошо, — сказала Елена просто и естественно. — Леве давно надо по-настоящему заняться спортом. На других покрикивает, а сам утреннюю гимнастику забросил: «Некогда, спешу, теперь я один, Водолазов болеет». — Когда она говорила, губы ее слегка оттопыривались, как у ребенка, и было приятно и смешно смотреть на нее. Она села на стул, положив обнаженные, слегка загорелые руки на край стола. — Хочу спросить у тебя, Степан, как с солдатской чайной? Это ведь не забава, серьезное дело. Мой тоже, как и Водолазов, отмахивается: «Женсовету делать нечего, благоглупостями занимается». — Она улыбнулась, черные ее глаза заискрились. — Я ему, Леве-то, говорю: «Сухарь ты, Левушка, и службист».
Послышался звонок. Елена встала и, едва не задев Бородина, выскочила в коридор открывать дверь. «Доброе создание. Счастливчик ты, Лев», — подумал Степан и, будто испугавшись своей мысли, заерзал на диване, стараясь поудобнее сесть.
...Выпили сухого вина. Начали закусывать ломтиками отварной холодной козлятины (в прошлое воскресенье Крабов ездил на охоту с Гросуловым, привез богатый трофей). Лев Васильевич ел быстро, словно спешил куда-то. Его немного побитое оспой лицо вспотело, и теперь на нем не так замечались рябинки. Он попросил жену дать чистый платок. Вытираясь, спросил:
— Нашла книгу?
— Нашла, — ответила Елена, разливая по тарелкам суп.
— И леску купила?
— Да, и леску купила. И вот обед приготовила. Все твои распоряжения выполнила. — Она замолчала, поджав губы.
Бородин поспешил сменить тему разговора, сказал Крабову:
— Узлова надо назначить на должность. Хватит ему в дублерах ходить. Ответственность человека воспитывает, закаляет...
— Согласен.
— Приятно слышать...
— Вот уволится Водолазов, и назначим Узлова командиром второго огневого взвода. Рапорт лейтенанту я верну. Присягу принимал, пусть служит.
«Он уже считает себя командиром полка», — мелькнула мысль у Бородина. Крабов продолжал:
— Разговаривал я с Шаховым. Признаться, Степан, тогда я ошибался. Теперь вижу: его предложения вполне осуществимы. Шахова надо поддержать.
— Правильно, давно бы так, — заметил Бородин.
— Понимаешь, Степан, Водолазов возражал...
— Это верно. Но ты, Лев, еще сильнее противился, на собрании распушил: подкоп под уставы!
— Ошибался... Откровенно признаюсь: ошибался...
Елена подала второе — запеченный в муке сазан.
— Хватит вам спорить, помолчите хоть одну минуту, — сказала она. морща нежный лоб.
— Можно, — согласился Крабов. Но его так и подмывало спросить, верно ли, что рапорт Водолазова отослан в Москву.
На охоте Гросулов недвусмысленно намекнул ему: «Готовься принимать полк, другой кандидатуры я не вижу». А как на это смотрит секретарь? С его мнением будут считаться. И Крабов спросил бы, но тут Елена заговорила совсем о другом: она слышала, что Бородин влюбился в какую-то инженершу со стройки. «Нашла о чем спрашивать!» — с досадой в душе упрекнул он жену.
— Кто это вам сказал? — отодвигая пустую тарелку, откинулся на спинку стула Бородин.
— Земля слухом полнится. — Елена достала из буфета чайный прибор.
— Дыма без огня не бывает, — подхватил Крабов. — Хватит тебе бобылем жить, Степан. Или снова вызывай мамашу.
Мать Бородина жила на Дону, работала в колхозе птичницей. После смерти Кати она сразу приехала в Нагорное. Пожила у Степана три недели и затосковала по дому. «Что ж я тут, как сиротинушка, без работы. Отпускай меня, сынок, помру я от безделья». Пришлось отправить. «Уж ты не серчай на меня, сынок, человек живет, пока трудится. Пойми меня, Степушка», — сказала она. прощаясь с ним в вагоне.
— Это верно, — согласился Бородин, — жениться надо, только вот сын... Он ведь еще не забыл мать.