— Не знаю, Матвей Сидорович.
— То-то! Людей от полевых работ знаешь как отговаривать... Эх, старый дурень я, клюнул на вашу удочку. Ударит завтра мороз, а там снег упадет. — Он с грохотом опустил капот, выключил фонарик. Стало темно-темно, в двух шагах ничего не видно.
Послышался голос Лиды:
— Позову Санечку, он мигом вылечит ваш «газик».
Борзова ушла. Минут через пятнадцать пришел Александр. Прочистил свечи, и мотор заработал.
— Ну я пошел, — сказал Александр. — Время не ждет.
— Одного тебя отпустили? — спросил Околицын.
— Нет. Увольнение получили многие.
— И ты их сюда привел?
— Да, согласились помочь колхозу.
— И что за войско пошло: днем до седьмого поту у орудия маются, а дают им отдых — они на земляные работы идут. Или уж у меня мозги ослабли, никак не пойму, сынок?
— Ты, батя, просто устал, а может быть, не с той меркой смотришь на жизнь, по старинке рассуждаешь. Будет решение района или области — выполнишь, не скажут — мимо добра пройдешь: на то ж указания не было.
— Значит, на пенсию уходить?
— Зачем на пенсию? Другому надо свое место уступить, более зрячему.
— Кому? Назови мне такого человека, завтра же соберем колхозников — и пусть председательствует.
— Сдаешься?
— Разумом, кажись, а душа болит. Болит, сынок, и противится. — Он положил руку на плечо Александра. — Я ж тут двадцать пять лет председательствую. Неужто все эти годы ошибался?
— Что ты, батя! Народ не ошибается. Вон какую войну выдержали. В этой победе и твоя доля есть. Сам же рассказывал, как фронту помогал хорошим урожаем...
— Я понимаю, Сашок... Но ты иди, иди, — вдруг заторопил Матвей Сидорович сына. — А я помчусь на косовицу.
Вспыхнули фары, бросив на пыльную дорогу пучки яркого света. Мотор работал ровно, без перебоев. Навстречу летела паутина. Матвей Сидорович чувствовал, как в его груди постепенно легчает — погода позволит убрать урожай, выполнить план зяблевой вспашки, может быть, даже и с водохранилищем что-нибудь округлится...
Часть вторая
Под ногами хрустел снег. Громов впервые шел в полк как его командир. Вчера, после инспекторского опроса, был подписан приемо-сдаточный акт, все формальности остались позади. Эта работа показалась Громову довольно сложной процедурой. Председатель комиссии полковник Гросулов требовал записывать все жалобы и заявления артиллеристов. Запись вел Крабов. Он, как показалось Громову, проявил повышенный интерес к опросу, успевал записывать все вопросы и ответы, которых было немало. Очень спокойно вел себя полковник Водолазов. Гросулов, услыша жалобу или заявление, сокрушался: «Что это за порядок у вас?! Не могу слышать!» Водолазов отвечал: «Люди не ангелы, товарищ полковник, всяко бывает». Это еще больше раздражало председателя комиссии, и он предупреждал Крабова: «Подполковник, точнее ведите записи. Через неделю командующий артиллерией приедет, он поинтересуется ими».
Книга жалоб и заявлений инспекторского опроса лежит в сейфе, скрепленная подписями членов комиссии. Хотя в ней и не значилось особо тревожных, требующих немедленного решения жалоб и заявлений, Громов наметил сегодняшний день начать с изучения результатов инспекторского опроса.
Хотелось пройти в штаб как-то незаметно. Но, будто нарочно, навстречу непрерывно попадались то офицеры, то сержанты, то солдаты, словно сговорились. Когда Громов поднимался по ступенькам лестницы, перед ним вырос подполковник Крабов.
— Здравия желаю, товарищ командир полка! Сегодня у нас банный день, — доложил он. — Будут какие указания?
Громов сказал:
— Старшины у вас — опытный народ, знают, как проводить банные дни.
Сухое лицо Крабова на мгновение засветилось улыбкой.
— «У вас»... — подметил он. — Видимо, трудно сразу осознать, что вы уже командир этого полка?
— Да, это верно, — согласился Громов, в душе сетуя на свою оплошность.
В коридоре Громова встретил капитан Савчук. Командир батареи, пухленький крепыш, уперев подслеповатые глаза в лицо подполковника, с волжским выговором доложил:
— Товарищ подполковник, за время моего дежурства никаких происшествий в полку не случилось. Личный состав готовится в баню. Докладывает капитан Савчук.
— Здравствуйте, товарищ капитан. — Громов подал руку дежурному и прошел в свой кабинет.
Это была сравнительно просторная комната с двумя окнами, выходящими в поле, и одним — во двор, двухтумбовым столом, накрытым зеленым сукном, поверх которого лежало толстое стекло, в углу стоял сейф. На одной стене висела схема расположения военного городка, на другой — схема постов и расписание занятий, таблица зачетных стрельб для офицерского состава.