Это не страх слов, не то, что они значат, это и не то, что вложено в них: равенство равного, отделенный от плоти кусок ткани, медленно согретый в руке, часть, неспособная к действию, не часть самого
Это не солнце было (казалось) сложенным, так было сказано, но не среди того, что пыталось явиться (быть явленным), когда сообщение предалось одним из тех получателей, исключивших возможность ответа: ответ 67 – 92, Ср. 5 – 60.
«После чего она степенно подняла голову на уровень того, что хотела увидеть: закрыв один глаз, можно было рассмотреть половину сцены, не завешенной занавесом, плотной шторой, вдоль которой (это было случайное шествие за несколько минут до финала) перетаскивали тела, лишенные конечностей, то ли солдаты, то ли сами зрители, но она подумала, что не могла быть зрителем и в том, и в другом случае, что это она писала происходящее от противного, отрицая как саму сцену, так и произведение, решенное перед зрительным залом, которым оставался ее взгляд, и ни одна фраза, вырвавшаяся из ее рта, не могла быть членораздельной, верной, оправданной, не могла становиться фразой по сути, связанностью движений языка, перебирающего ткани грамматики, только повторением, бесконечной игрой со словарем, переводом, машинописью»
Общий знаменатель этого (того, что помещено выше) – то, что все находится в пределах задней стороны листа, исписанного прямым сюжетом логики, развитием строгости ритмики и различий, то, что так или иначе первичен обратный сюжет, тот, которым можно пытаться произвести на свет иной, вписанный в сообщаемое, поворот событий – cобравшиеся этим вечером не могли не заметить, что завеса, спадавшая при попытке повторить неполучившееся, была красного цвета
Слагаясь до красного
В доме, над домом, где-либо, так сложно определив положение, середину, из которой можно войти в описание, не было ни одного предмета, кроме окон, стола, одних названий для комнат: светлая, дальняя, темная; мертвый рот, пытающийся разложить эти наименования поверхностей ауры места по алфавиту, очертить нить времени, под которой движимое было прекращено, превращено в то, что мы находились во времени (мы, сложенные, как солнца, как осложнения сюжета, сам сюжет)
Запись на обороте: объяснили безветрие с позиции не-наблюдателя. Не цитируя переписанное от руки стекло, помещенное под стекло
Черновик соответствий
Упражнение в остановке: двигательный коллапс, когда он, проходя по улице, замечает другое, несоответствующее действительности движение, выходящее за пределы здания, неопределенного цвета: красный? совсем нет?
«свист стр. которого словно (нет) в этом (доме), разрешенным к себе самому (не одним)»
Виднеется: среди этих, ранее незаметных
предметов, разложенных упорядоченно
Видно: любая, простейшая, формула (Д. = к, пр., Xc) не имеет
размерности
Так ограничение солнца при свете становится тканью, не
покрывающей
Переложение строки, оставленное между любых строк
Ни одного следа материи (не), ни индукцию света.
Становится в ряд
Другого начала, до начала; копировальной машиной,
распространяющей все
Возможные, как и несуществующие последовательности
Занимая видимости ошибку, стараясь сместить внимание на
Частичное: волосы, стекла, камень.
В 9:25 этого не было отмечено, то есть записано наоборот
И не могло быть (разность глагола)
С приведением образного деления (Хс, письм. стол, Е – Т)
Часть нераспространима среди
Бездны игры в передачу сообщений
«то, что часть была развита до размеров художественной ситуации», «возникающего
катарсиса переложения на плотных, сбивчивых мерцаниях визуального, опрокинутых во власть исхода». «Часть, которую мы записали, была чем-то вроде
не-высказываний, составленным на скорую руку словарем
живописи, что стоило определить так (как есть)».
Вместо прибавления к символической логике товарных
определений
(Рука/Действие – Скрытый парадокс/Назначение) возможно единственным решением было оценить масштаб чисел, сменяющих обратимость круга
Записывать, одергивая мышление цветом (снова: красный занавес, одежда, т.п.)
Отрезки времени, то есть само перемещение печати вдоль горизонта знания.
Ассоциативный провал эстетического удовольствия к жесту, заносящему на тонкий носитель эти остатки возникающего, части явлений
Обратно к другому изобретению изображения.
«Когда двое из тех, кто вычитывал эти речевые обороты, посылаемые с частотой вращения ротора машины, даже превосходящие частоту (становясь навязчивыми), делали перерывы в работе, останавливая аппарат массива общего, среди всех вовлеченных в этот условный театр, в эту операцию по изъятию возможности трактовок, медленно (или ускоряясь, но скорость не поддается прочтению) поднимали глаза, отрывали их от бессчетного количества знаков, самых различных, один останавливал внимание на другом, закрывающем рукой один глаз, чтобы проверить всю ту перспективу, стать посредником между дальней границей высказывания и субъектным подтверждением любого присутствия, распространенного, по иронии происходящего, среди несуществующих вещей, описываемых двумя другими».