В темноте Ота Кван похлопал Питера по плечу:
– Дежуришь.
Он переходил от воина к воину, назначая ночных дозорных.
Потерянный час сна. Но они зашли далеко в земли Диких, и Нита Кван знал, что Ота Кван прав. Целый час он всматривался в темноту – то было легкое дежурство. Когда оно почти закончилось, к нему с раскуренной трубкой подошел Ота Кван, и они разделили ее, передавая друг другу олений рог с каменным мундштуком.
Мужчины сидели в полной тишине так долго, что Питер смог заметить движение звезд над головой. Он глубоко вздохнул.
Ота Кван сделал то же самое.
– Чувствуешь запах? – вдруг спросил он.
Нита Кван понятия не имел, о чем идет речь.
– Запах чего?
– Меда, – ответил старший сэссаг. – Сладости.
Внезапно Питер осознал: то, что он принимал за послевкусие от табака, на самом деле запах меда Диких.
– Ага.
– Ударим быстро и повернем домой, – сказал Ота Кван. – Здесь кто-то еще. Скорее всего, боглины, тоже за медом. – Он пожал плечами. – Хватит на всех.
И Питер почувствовал, как тело его названого брата сотрясается от смеха.
– В любом случае, будем на это надеяться, – заметил Нита Кван.
Шип расположился у подножия огромного, возможно, четырехсот- или пятисотлетнего клена, ветви которого опускались естественным пологом, ствол служил пристанищем мириадам больших и малых существ, а выступающий нарост размером с человека – укрытием от дождя даже для такого огромного существа, как чародей.
По сути, ему было плевать и на дождь, и на снег, и на солнце. Но это дерево, красивое и исполненное собственной силы, Шипу нравилось, а нарост-укрытие, казалось, образовался специально для него.
Он находился к северу от озер – на расстоянии в двести с чем-то лиг от Лиссен Карак. Темное солнце не смогло бы выследить его здесь. Хотя чародей не боялся Красного Рыцаря.
Все это в прошлом.
Поэтому Шип сидел под дождем, нюхая воздух. Он сразу же почувствовал заклинание Гауз Мурьен и позволил ей обнаружить себя. Она была далеко, а ее призыв лишь напомнил ему, насколько сильную неприязнь он испытывает к ней, ее похоти и глупым страстям. Когда-то давно при дворе Гауз считалась врагом Софии, и, несмотря на то что с тех пор многое изменилось, Шип все еще презирал ее.
«София мертва».
Чародей вздрогнул.
Он не любил Гауз Мурьен. Почти так же, как не любил мотыльков. И бабочек. Колдун взмахнул похожей на толстый сук рукой, сгоняя крупного мотылька со своей окаменевшей кожи.
С самого детства он терпеть не мог мотыльков, а прямо сейчас ему не нравилось абсолютно все вокруг. После бегства с полей Лиссен Карак Шип решил полностью пересмотреть свои взгляды – преданность Диким, теорию, которой он руководствовался при взаимодействии с другими существами. И даже здравость собственного рассудка теперь вызывала у него сомнения.
Чародей понял, что свалял дурака, попытавшись командовать армией. Этот путь вел лишь к пустоте – к бессмысленной власти, а ему хотелось большего – чего-то ощутимого только в эфире.
Он жаждал могущества. И никакая мирская слава не приблизит его к заветной цели. Ему нужно время, чтобы обрести новые знания, восстановить силы и многое переосмыслить. Мир снова оказался сложнее, чем ему представлялось.
Если бы Шип мог улыбнуться, он бы так и сделал. Чародей поднялся, при этом его огромные ноги заскрипели, словно деревья на ветру, и дотронулся закованной в броню рукой до ствола древнего клена.
– Отправлюсь на запад и кое-чему там научусь, – прохрипел он.
«Я выставил себя на посмешище, – подумал Шип. – Пожалуй, стоит оставить этот облик как напоминание о собственных ошибках».
Если чародей и обращался к дереву, то ответа не получил. Только он развернулся, чтобы отправиться на запад, как ударила молния.
И ударила она прямо рядом с ним – демонстрация поистине разрушительной силы. От огромного клена почти ничего не осталось: его сердцевина превратилась в дымящиеся щепки, а могучий ствол раскололся так, будто его разрубили исполинским топором.
Шипа, чье тело было значительно крупнее, чем у рхуков или здоровенных троллей, швырнуло на землю и пригвоздило сучьями древнего дерева. А воздух вокруг него напоминал густую кашу из чистой силы.