В принципе ничего нового Князев следствию не сообщил. Его ответы, хоть и были пространны до болтливости, содержали не слишком много информации, в них больше было слезливых эмоций. Неудачник, а вернее, лодырь, которого вышибли за прогулы из двух вузов. Мелкий и опять-таки неудачливый шантажист, которого точно раскусил Михальников. Прожектер, помышлявший сделать крупный бизнес в Каракумах: сначала на змеином яде, собранном в серпентариях, а затем на сталактитах из оникса в заповедных пещерах. Вот для чего ему нужен был напарник. Оказывается, до появления в Бабали он уже около месяца путешествовал по республике: побывал на Сарыкамыше у рыбаков, заколачивающих, по слухам, жуткие деньги. Попробовал пристроиться к бригаде шабашников, строивших кошары в западных песках. Попытал счастья в змеепитомнике. Всюду была работа — хорошо оплачиваемая, но до отвращения тяжелая, и это не устраивало Князева. Приезд в Бабали был последним шансом Бориса разбогатеть без усилий. Узнав от отца о Михальникове, которого они оба увидели в телефильме, Борис вначале и не помышлял о вымогательстве. Только потом, так и не найдя легких заработков, он отважился на шантаж. Когда же провалилась и эта попытка, Князев решил вернуться в Сызрань и вернулся бы, если б не увидел на вокзале брата Айны. Мысль сорвать с него куш мелькнула сразу, а когда Шамара ударил Князева, захотелось еще и отомстить. Все остальное произошло точно так, как рассказывал брат Айны: подговорив его похитить девушку со станции, Князев увидел на месте убитого Михальникова и, испугавшись, что подозрение падет на него, состряпал ловкое алиби, которое, увы, было опровергнуто следствием. Почему не признался раньше? Был убежден, что ему не поверят: все улики говорили против него. Только в камере он осознал, как сильно может повредить ему запирательство. Ведь он-то не совершил никакого преступления — пусть все выяснится наконец, пусть кончится эта мука... Он готов признать, что вел себя в Бабали неправильно, недостойно, но...
Дочитывать Антон не стал — ему стало скучно. Он отложил протокол, даже не заглянув в последние две страницы, что от Лариной не укрылось. Губы ее самолюбиво поджались.
— Кстати, — сказала она с некоторым злорадством, — злополучный портфель все-таки нашелся. Князев, видимо, перепутал вагоны. Но в портфеле... — она выдержала паузу, — ничего интересного нет. Так, вещички, бутылка дрянного виски... Вас это, кажется, не слишком волнует, Антон Петрович? Странно.
Вместо ответа Жудягин протянул ей листки показаний Сапара и докладную записку о его смерти. Встал, подошел к распахнутому окну. Внизу, под старой шелковицей, голопузый малыш ползал на коленях, подбирая опавший тутовник. Земля под деревом была в синих и красных пятнах от раздавленных ягод, да и сам мальчишка перепачкался от щек до пяток.
— Вот это да... — услышал Антон за спиной. — Кто бы мог подумать?.. Бог ты мой!..
Он вернулся к столу, сел. Римма Николаевна подняла на него глаза. В них были изумление и, пожалуй, испуг.
— Какой поворот...
— Да, поворот.
Они помолчали.
— Он был самый лучший из них, — тихо сказала Ларина. — Единственный, кто был бескорыстен и честен до конца.
— Сапар?
— Кто же еще?
— Да, конечно... — Антон отвел взгляд. — Но думать теперь нужно не о нем. Сапар мертв, а другой остался... Живой...
— Чуть яснее, пожалуйста.
— Я говорю о Юрии Огурчинском.
— Да, еще этот Юрий... — Ларина тряхнула светлыми кудрями. — Розыск не объявят. Нет оснований.
— Значит, я его должен найти.
— Должны? Кому? И зачем?
Антон снял очки, подышал на стекла. Усмехнулся уголком рта и, щуря близорукие, беспомощные глаза, пробормотал:
— Кажется, вы еще не успели об этом подумать...
Эпилог
Как развивались события дальше?
Мысль о судьбе Юрия Огурчинского и сегодня не оставляет Антона Жудягина. Он еще раз съездил в Бабали, отыскал на метеоплощадке спрятанный фонарик и отдал его на экспертизу. Ни следов крови, ни иных доказательств того, что «жучок» Огурчинского мог стать орудием убийства, шартаузские эксперты не нашли.
Римма Николаевна Ларина, доведя материалы следствия до положенных кондиций, прекратила дело об убийстве В. П. Михальникова. Поскольку вина С. Сапаркулиева была доказана, а сам обвиняемый умер, судебный процесс не состоялся.
Впрочем, суд все-таки был. Владимир Шамара был осужден на год условно. Судили его за незаконную охоту. Проработав три месяца, он уехал с Айной к родным на Украину. Незадолго до того их брак зарегистрировал Тезеелский районный загс.
Так что сейчас в Бабали не осталось никого из героев этой истории.
Жудягин во время отпуска побывал в Москве, посмотрел на Центральном телевидении киноочерк о Бабали, был на приеме в Министерстве внутренних дел. Его просьба о розыске Юрия Огурчинского была отклонена. В самом деле, у нас разыскивают преступников, а Юрий «таковым не являлся».
Тем не менее Антон Жудягин не оставил мысли отыскать Юрия Огурчинского, где бы он ни был, под каким бы именем ни скрывался. Антон убежден, что нельзя допустить, чтобы в биографии Юрия повторилась печальная судьба Вадима Петровича — человека, который однажды смалодушничал и искалечил тем свою жизнь. Не спрячься Вадим Михальников в свое время от правосудия, он мог бы прожить свой век спокойно и счастливо: ведь никакой вины за ним не было.
Да! В республиканском управлении гидрометслужбы Жудягин узнал, что без малого всю зарплату начальника метеостанции Бабали бухгалтерия переводила его сестре в город Чапаевск. Съездив туда, Антон познакомился как с Ириной Петровной, так и с ее детьми и внуками. Ему разрешили просмотреть письма Михальникова. Писал он их не часто, раза два-три в год. Видимо, отправлял, когда бывал в Ашхабаде. В двух последних упоминалась Айна. Вадим Петрович просил сестру, если будет необходимо, принять девушку как родную дочь. О своем приезде не писал ничего. Письма были немногословные, но очень теплые, чувствовалось, что писал человек, истосковавшийся в своем пустынном одиночестве по семье, детям и вообще обыкновенной жизни. Отвечала ему сестра так же редко, адресовала письма на республиканский Главпочтамт. Некоторые из них вернулись, не затребованные адресатом.
Осторожно поинтересовался Антон Жудягин и родителями Огурчинского. От сына они получили в сентябре одно-единственное письмо с московским штемпелем. В нем Юрий сообщал, что по некоторым обстоятельствам, о которых говорить не имеет права, в течение двух лет писем от него получать не будут. Так что пусть зря не волнуются.
Ничего больше о Юрии узнать Жудягину не удалось, хотя он и запрашивал — не официально, а как частное лицо — десятки адресных бюро. Антона тревожит, что Огурчинский может ожесточиться, возненавидеть и себя и людей. Совесть его не чиста. Ведь Юрий убежден, что за его преступление расплатился Князев.
Потому-то Жудягину так необходимо разыскать Юрия. Антон хочет освободить его от давящего душу бремени, вернуть ему веру в себя, в людей и в справедливость. Парню еще жить и жить.
Нет сомнения, что Антон не успокоится, пока не найдет Огурчинского. И дело не в комплексе вины, которую он себе приписывает — и совершенно напрасно, Ларина права. Причин казнить себя у Жудягина нет: ведя следствие в Бабали, он делал все, что было в его силах, чтобы на плечи его подследственных не пала чужая вина. Наверняка он понимает это и сам. Не вина — чужая беда не дает ему нынче покоя. Он носит ее в себе как свою. Таков уж Антон Жудягин. И, если вдуматься, такова уж его профессия — выручать людей из беды.
Антон, конечно, понимает, что страна у нас огромная и жителей в ней больше четверти миллиарда... И все-таки, считает Жудягин, маленький шанс, что Юрий эту повесть прочитает, есть. Есть! Только бы попалась она ему на глаза, и он поймет то, что ему так нужно понять.
———