— Но мы не умеем писать, мой принц, — несколько растерянно отзывается моложавый долговязый парень, сжимающий вилы в руках. — Как же мы напишем?
Виренс давит короткий смешок. В этот момент он словно возвышается над толпой горожан еще больше, и те становятся похожими на муравьев, которых так просто раздавить сапогом. Как он вообще мог бояться выходить к ним? Их вряд ли больше тридцати человек. Может, и двадцать не наберется. Их грязная и потрепанная со временем одежда выглядит жалкой. Их уставшие и замученные лица не вызывают ничего в нем, кроме отвращения.
— Так научитесь, — парирует он. — Или найдите того, кто умеет. А если решите снова потревожить ее величество своими отвратительными манерами и мелкими проблемами, то познакомитесь с моим мечом.
Горожане снова принимаются переговариваться, удивленно таращиться друг на друга, а Виренс расправляет плечи и складывает руки за спиной.
— Чего ждете? — друг подает голос Круделис. — Расходимся, пока его высочество не изъявил желание изрубить вас на мелкие куски и подать на ужин своим любимым псам.
Виренс скашивает взгляд в его сторону и не знает, то ли благодарить Змея за внезапную помощь, то ли посоветовать впредь не лезть не в свое дело. Но его слова, надо признать, действуют на горожан как нельзя лучше: они начинают расходиться, и Виренс какое-то время еще стоит на балконе, а потом разворачивается и возвращается в стены замка.
Круделис отстает от него на пару-другую шагов, и Виренс слышит, как за тем закрываются двери.
— Скажешь что-нибудь ядовитое?
— С чего бы мне говорить вам нечто ядовитое?
— Потому что в этом вся твоя поганая натура. Я не настолько наивен, чтобы поверить, что ты станешь помогать мне. Хочешь выслужиться перед ней?
Виренс скашивает на его взгляд, и Круделис усмехается. От его оскала, мало похожего на человеческую искреннюю улыбку, становится несколько не по себе. И хочется выпить. Не вина, нет. Чего-то более крепкого и менее изысканного.
— Правда в том, что мне и не нужно перед ней выслуживаться, — заявляет Круделис, делая шаг в его сторону. Виренсу приходится приложить не хилые усилия, чтобы не отшатнуться. — А вот тебе, маленький принц, и правда придется много и долго доказывать свою необходимость короне.
— Следи за языком, Змей. Я второй человек в Инсуле, и ты не смеешь так со мной обращаться.
— Пока да, пока второй. Но что будет завтра? Что будет через год или два? Об этом ты подумал?
Он задевает за живое.
Подцепляет подобно ржавому крюку и тащит, распарывая мясо и комплексы. Виренсу хочется как-то колко ответить. Парировать чужие слова, дать понять Змею, что тот никак не трогает его; но истина в том, что все обстоит как раз-таки иначе.
— В моей пользе сомнений не возникает, а вот ты… — Круделис не договаривает, строит кислую мину, ладонью смахивает несуществующую грязь с плеча Виренса и направляется вперед по коридору легким прогулочным шагом.
Как ты смеешь, хочется заорать в ответ.
Кто ты, мать твою, такой?
От Круделиса остается лишь тень, да и та исчезает достаточно быстро. Виренс сжимает руки в кулаки от бессильной злости. У него нет ни малейшего желания возвращаться в тронный зал. Смотреть, как королева танцует с другими, как игнорирует его и всячески наказывает. Ему бы лучше пойти в казармы и напиться дешевого эля вместе с солдатами.
Но тогда вся слава достанется Змею.
Уж в том, что Змей будет хвастаться, он почему-то не сомневается. Явится туда весь такой важный, подбоченится и начнет рассказывать сказки о том, как одним своим видом убедил горожан развернуться и забыть обо всех недовольствах.
Такого удовольствия Виренс ему не доставит.
О, нет. Сначала он вернется в тронный зал победителем. Храбрым и бесстрашным защитником. А вот уже потом, если Нереис и дальше продолжит его игнорировать, он сможет отправиться в казармы. Солдаты все равно будут пить до утра — в этом он не сомневается.
В памяти почему-то всплывает Грисео и тот странный слуга — обоссавшийся и напившийся до поросячьего визга. Интересно, почему Грисео не в казармах, а помогает утихомирить какого-то простофилю с кухни. Или он был не с кухни? Да какая теперь разница.