Особенно время ожидания.
— Вы знаете о своем преступлении, верно, сэр Грисео?
Голос у виконта елейный, а еще ужасно тонкий. С таким голосом он мог бы стать певцом или актером, но почему-то предпочел роль палача. А еще роль городского судьи, но это было до того, как на трон взошла королева Нереис.
Впрочем, ему позволили сохранить предыдущий пост в суде. К лучшему или худшему — понять трудно. Человека с такой неприкрытой тягой к пыткам лучше бы держать подальше от правосудия, но влияние виконта Форфекса настолько велико, что заставить его отказаться от поста судьи сможет, пожалуй, одна лишь смерть.
Грисео переводит взгляд с пыточных инструментов на стену. Ожидание страшнее самих пыток. Лучше внушить себе, что все произойдет внезапно. С виконтом такое, конечно, почти невозможно, но он может хотя бы попытаться.
— Что ж, молчать — это ваше право, сэр Грисео. Но не думайте, что я стану к вам более снисходителен из-за этого.
Кожа все еще помнит склизкое тело старика. Ему пришлось тащить труп на себе, и времени на брезгливость особо не было. Покрытое язвами и рытвинами тело местами было разбухшим, а при надавливании из-под того, что когда-то было кожей, вытекал гной, сукровица и какая-то зловонная жидкость. Если болезнь старика заразна, то Грисео ждет та же незавидная судьба. Впрочем, не то чтобы перспектива такой страшной и неизвестной заразы его волнует.
А начальник пыточной тем временем совершенно не торопится. Он продолжает изучать инструменты, стоя спиной к дыбе, на которой подвешен гвардеец.
— Знаете ли вы историю пыток в рексианстве?
Грисео молчит.
Он не станет вступать в игру и помогать виконту Форфексу. Не будет поддерживать с ним будничную беседу, столь похожую на светскую, но не являющуюся таковой на самом деле.
— Не знаете? Я с удовольствием вам ее поведаю. Времени у нас с вами много, сэр Грисео.
Виконт Форфекс тихо усмехается, металл бьется о металл, раздается тонкий звон. Грисео прикрывает глаза и старается сосредоточиться на дыхании. Расслабиться все равно не получится, он ведь висит на дыбе. Но внимательно вдыхать, а затем плавно выдыхать — это в его власти.
Он висит и ждет, когда изощренный ум виконта Форфекса определится, с чего лучше начать сегодня. С какой части тела и с какого инструмента.
— Великий Рекс подвергался множеству пыток за свою полную страданий жизнь. Всякий раз они были жестокими, несправедливыми и кровавыми, но именно они сделали его величайшим из богов. Именно они помогли ему понять истинную суть своего предназначения. Они привели его к истине, и они же приведут к истине всех нас.
Слова настолько хорошо знакомы, что звучат эхом в голове.
Грисео невольно вспоминает об отце, который ударился в религию и постоянно повторял одно и то же. Твердил о пытках, которым подвергался Рекс, с фанатичным блеском во взгляде:
— Они есть великое благо для любого человека. Для мужчины — особенно. Ведь только так он сможет стать воином. Превозмогая боль и лишения, он обретет смысл жизни, как великий Рекс обрел его!
Но голос виконта Форфекса звучит иначе. Не столь одержимо-фанатично.
Он произносит каждую фразу нарочито медленно и задумчиво. Так, будто никуда не торопится и может позволить себе провести в компании Грисео несколько часов, а то и дней.
Рано или поздно он уйдет, мысленно напоминает себе Грисео. Главный городской судья не может не явиться в суд; и уж точно он не останется ночевать в замке, чтобы не позволить слухам распространяться еще быстрее.
— Вы слушаете меня, сэр Грисео? — требовательно уточняет Форфекс.
— Слушаю, виконт.
— Это хорошо… Так вот, я говорил о непростой судьбе нашего величайшего Рекса. И, разумеется, о великом терпении, которое позже он обратил в гнев против самодовольной шлюхи, решившей, что может повелевать им.
Против своей матери, богини Дану.
Это Грисео помнит еще с детства. Как и то, что по имени ее лучше не называть. Мама всегда прикладывала палец к губам, читая им с братьями о противостоянии Рекса и той, что церковь зовет великой шлюхой.