Нет ничего, кроме боли. Терпеть становится все сложнее, особенно потому, что виконт будто бы входит во вкус: начинает погружать иглы в плоть все медленнее, выбирает места все более тщательно и всячески тянет время.
Грисео старается помнить. Держаться за то, что он невиновен, а его палач — садистская сволочь, которая только и ждет возможности насладиться чужими страданиями.
И когда виконт Форфекс принимается поворачивает иглы одну за другой, а стоны превращаются в отчаянные вопли, в сознании не остается ничего, кроме боли.
Боли и желания выстоять исключительно ради того, что блядский выродок не чувствовал себя победителем.
36
Трабем убит.
Всего два слова, которые выведены резким почерком виконта Форфекса, но Нереис прочитывает их в десятый, а затем и в одиннадцатый раз. Рвет на несколько частей и отправляет остатки короткой записки в огонь.
Трабем мертв, и убил его тот самый доверенный гвардеец, на которого она так рассчитывала. Голова начинает болеть то ли от полученных вестей, то ли от густого, тяжелого тумана, опустившегося на остров с раннего утра.
— Принесите мне воды, — командует она служанкам и тяжело опускается в одно из кресел, стоящих недалеко от камина.
Они не говорят, что воды в городе все меньше. Молча кланяются и торопливо уходят, а она прижимает указательные пальцы к вискам, прикрывает глаза и никак не может избавиться от мыслей, что все летит в бездну.
Чистой воды становится еще меньше, чем мутной. Недра Инсуле бунтуют, чувствуя на троне ту, кому там не место. Сама земля противится, не желая подчиняться узурпаторше; и ей не нужны отчеты герцогов или доклады маркизов, чтобы лишний раз убедиться в том, насколько плачевно положение в стране.
А теперь еще и это.
Трабем должен был оставаться живым. Абсолютно больным, сходящим с ума от невыносимых приступов боли, говорящим с самим собой или каменными стенами, но живым. Ни одна крыса, рыщущая в замке в поисках ее просчетов, не смогла бы обвинить ее в неподобающем отношении к предыдущему владельцу Потенса, пусть и предателю.
Но последний герцог Потенсский мертв. Убит при попытке к бегству — вряд ли из глупой прихоти гвардейца. Столько времени он служит ей, и она не сказала бы, что этот сэр Грисео склонен к импульсивным и необдуманным поступкам.
И все же сейчас он в полной власти виконта Форфекса.
Пускай, думает Нереис.
Это даже полезно. Она не станет бежать в подземелья, спасать его из рук начальника пыточной, столь фанатично отдающего всего себя возможности наказать провинившихся солдат. К тому же, будет повод утереть нос епископу Вентусу, решившему, что может безнаказанно угрожать ей и ее власти.
Служанки возвращаются с двумя кубками и целым кувшином, наполненным доверху водой. Не идеально чистой, совсем нет, но достаточно — особенно по сравнению с той, что видят горожане столицы. Как обстоят дела с водой в дальних уголках материка, ей и представлять не хочется. Одна из девушек наливает воду в кубок и подает его королеве.
— Баронесса еще не приходила? — уточняет Нереис, отпив немного.
— Нет, ваше величество. Наверное, еще спит.
— Хорошо, хорошо… — задумчиво произносит Нереис. — Позовите мне ее немедленно, как проснется.
— Разумеется, ваше величество.
Служанка кланяется, и Нереис делает ей жест рукой, значащий, что та может быть свободна. Вода оказывается вполне прохладной и будто бы помогает облегчить головную боль. Мощь разливается по венам и кипит внутри, но выхода ей никто не даст.
Особенно теперь, когда она решила проучить самодовольного принца.
Ей стоит экономить силу, текущую в ее жилах исключительно благодаря гордому и инфантильному мальчишке, что никак не желает становиться мужчиной. Или позволить ему и дальше вести себя так, будто она должна крутиться вокруг него и прогибаться под любые его капризы.