Старшая дочь герцога Ветусского смотрит на него большими глазами, хлопает длинными ресницами, и один взгляд на нее вызывает в нем раздражение и ярость. Он видит ее из-за спины Рамуса, сомнений нет — она точно так же видит его, но Моллитием выплевывает:
— Я не здоров и не принимаю гостей. Можешь так и передать маркизе.
Его жестокие слова действуют на нее все равно что пощечина или громкий хлопок двери. Она вздрагивает, но он не чувствует стыда или банального порыва извиниться за собственную грубость.
— К сожалению, миледи, маркиз не здоров, — вежливо повторяет Рамус, прикрывая за собой дверь.
Тонкая полоска света просачивается в коридор. Маркиз закрывает ладонями лицо, а потом зачесывает пальцами спутавшиеся волосы на затылок.
— Очень жаль, — щебечет юная маркиза. — В таком случае… Может, вы сможете передать ему книгу? Отец упоминал, что маркиз любит проводить вечера за чтением.
Уйди, думает он.
Уйди, убегай, скройся.
Исчезни и не приходи сюда больше.
Ведь это настолько очевидно, что его почти физически тошнит — герцог пытается подсунуть ему свою дочь, используя любые поводы и предлоги.
— Разумеется, я передам, миледи, — вежливо отзывается Рамус.
— Спокойной ночи, — тихо проговаривает Эрука.
— И вам спокойной ночи, миледи.
Хотел бы еще и он надеяться на спокойную ночь.
38
Впервые за все время в Потенсе Лакерта чувствует себя голой.
— Тебе лучше отправиться с королевой, — так сказал Круделис, оставляя ее в замке. — Меньше внимания, а значит, безопаснее. Встретимся в Парвусе.
Но оставшись надолго без его извечного присутствия где-то рядом, она ловит себя на мысли, что мир, оказывается, ужасно враждебен по отношению к ней.
Может, в их браке и нет любви, но рядом с ним она под защитой. И теперь, когда он отправился куда-то на восток, она разве что по углям не ходит на потеху придворным и слугам. Ей не место ни среди первых, ни среди вторых. Так странно понимать, что многовековое огнедышащее чудовище ей намного ближе, чем окружающие люди.
Периодически она скармливает Виренсу какие-то глупости про Блатту. Не всегда лживые, причем, но не имеющие никакой ценности. Принц задирает нос, злится, но к Лакерте начинает относиться все более и более лояльно.
И все же после той ночи в королевских покоях, после того ритуала, ночные тени ускользают от нее, а богиня глуха к мольбам, насколько бы отчаянно они ни звучали.
Без Круделиса ей впервые за долгое время страшно ложиться одной в постель. Ощущения такие, будто ночь она не переживет. Взывать к богине не помогает, сердце стучит так быстро, что время от времени начинает казаться, что она умирает. Духи требуют крови, но в этот раз чужой им недостаточно. Духи обещают ей смерть, но раньше она даже голосов их не слышала.
Лакерта боится, что сходит с ума.
И разделить свои страхи фатально не с кем.
Да и с кем она может поговорить в этом огромном замке, где каждый знает, кому он поклоняется и с кем состоит в браке? Чувство одиночества топит, и она захлебывается, давится им. К утру все отступает, оставляя гнилой привкус на корне языка.
Достучаться до Круделиса, использую магию, дарованную богиней, Лакерта так и не решается. Она не знает, сколько еще вынесет подобных чудовищных ночей, но взывать к нему, умолять его вернуться за ней — на такое она пока не готова пойти. Приходится напоминать себе, что она выбиралась из разного дерьма. Причем, много раз и всегда крайне успешно. Уличные драки, голод, насилие — все это не сломило ее, неужели она не сможет выдержать какие-то жалкие несколько недель без него?
В языках пламени она не видит тепла, камин не греет, а холодная, временами ледяная постель никак не помогает отвлечься от ползущих в темноте тварей. Она не видит, но чувствует длинные когти, уродливые морды и заточенные клыки.
Они всегда здесь были? Раньше прятались, чувствуя присутствие другого — более опасного и кровожадного создания? Или сознание играет с ней, предлагая несуществующие образы?
Чем бы ни был тот ритуал, Лакерта сама не своя после него. Избегать общества королевы не получается: на следующий день после приема та потребовала ее к себе. Царапины на спине, на руках, даже на ладонях. Лакерта хорохорилась, храбрилась, но чем больше дней проходит, тем сложнее выносить необходимость видеть ее величество.