Документы оказываются те самые. И оттого такое нервное поведение Лугенса кажется ей еще более странным.
— Вторую часть суммы вам принесут вечером в трактир, где вы остановились, — обещает она, быстро пробегаясь взглядом по бумагам. Старается не запачкать их большим пальцем и лишь затем смотрит на Лугенса. — Вы, кажется, не совсем поняли, что оказали мне добрую услугу. Поверьте, я не оставлю вас в нужде, когда придет время.
— Не о деньгах я беспокоюсь.
— А о чем же тогда? У вас есть влиятельные враги?
— Враги есть у всех, моя дорогая баронесса.
— И что же эти ваши враги, — в шутку уточняет Блатта, — они более влиятельны при дворе, чем я?
Он улыбается, морщины у рта становятся от этого еще более глубокими, и ей невольно вспоминается лицо герцога Парвусского, испещренное еще большим количеством морщин. Не самая приятная ассоциации, и Блатта старается гнать ее от себя как можно дальше.
— Мне бы не хотелось быть вмешанным в политику, если вы понимаете, о чем я, — как можно более деликатно произносит он. — К тому же, на материке ходят разные слухи.
— Я давно не была на материке. С радостью послушаю, у меня как раз есть немного времени.
То ли он что-то жует, то ли у него так странно двигается нижняя челюсть. Но он явно тушуется и не решается говорить прямо. Еще и этот бегающий взгляд. Жаль, что она не смогла пойти сюда вместе с сэром Грисео. Даже оставив его стоять у поворота в сторону оранжерей, Блатта чувствовала бы себя намного более защищенной и уверенной, чем один на один с мелким анналистом в отдаленной части дворцовых садов.
— Не сочтите меня бестактным, — подчеркивает он, чуть склоняя голову, — но один из самых популярных слухов на материке в том, что юный король жив.
Свое удивление она подавляет достаточно быстро. Хорошо еще, что Лугенс не следит за выражением ее лица, потому что кто-то более внимательный мог бы уличить ее.
— Позвольте, кого же они называют юным королем?
— Некоронованного сына погибшего короля Вермиса. Других претендентов на престол, кроме нашей великой королевы, и не было.
Последние слова сказаны намеренно, она замечает это, но сдержанно улыбается, будто так и нужно.
— Разве он не пропал без вести? — хмурится Блатта. — Кажется, поговаривали, будто он даже сбежал под защиту к одному из Дробителей, не желая взваливать на себя тяжкое бремя правления.
— Чего не знаю, того не знаю, баронесса, — уклончиво отвечает Лугенс.
— Так как же ваши опасения связаны с этими глупыми сплетнями?
Он тяжело выдыхает, обходит стол, и между ними все еще остается достаточно пространства, но Блатта почему-то внутренне вся напрягается. Превращается в струну. Бегает она быстро, но длинная юбка может стать проблемой, если потребует бежать. Даже не юбка, а подъюбник. Но к выходу из теплиц она все равно ближе, а там, может, удастся закричать как можно громче и…
— Боюсь лишиться головы за подобное, — он указывает на конверт в ее руках. — Вернись юный король на престол, он обязательно накажет всех причастных.
От этих слов не должно дышаться легче, но почему-то она выдыхает с облегчением.
— Не стоит тревожиться попусту, господин Лугенс, — мягко заверяет его Блатта. — Спасибо за вашу службу, я пришлю к вам слугу вечером.
— Баронесса, — он снова снимает берет, но на этот раз кланяется значительно ниже.
Блатта заставляет себя уходить медленно и не оборачиваться. Сжимает в руках испачканный конверт, хранящий в себе нужные документы, и скашивает взгляд себе за плечо лишь раз — у самой двери. За ней никто не идет. Более того — фигура в сером плаще медленно прогуливается вдоль стола, а значит, их договоренности все еще в силе.
И все же у самого замка она начинает дышать с трудом, взбегает по лестницам и определенно точно торопится, направляясь по коридорам. На этот раз, правда, забывает о любой вежливости и даже взглядом не останавливается на придворных, встречающихся ей на пути. Все они могут подождать, все они не имеют никакого значения.
Оказавшись в собственных скромных покоях, Блатта понимает, что ей совершенно нечем дышать, а корсаж платья буквально душит ее, не позволяя сделать вдох поглубже. Хорошо, что единственной служанки в покоях не оказывается, потому что ту точно бы пришлось успокаивать и убеждать, что ничего страшного не произошло.