От этих слов по спине начинают бежать мурашки еще сильнее, чем от мыслей, на какие изощрения придется пойти, чтобы проследить за старым герцогом. Улыбка на лице королевы становится лишь шире, а затем она отворачивается, отправляет кусок мяса в рот и принимается тщательно пережевывать.
— Я беспокоюсь о вас, ваше величество.
— Как трогательно, — фыркает королева и делает глоток вина. Откладывает приборы и промокает рот салфеткой прежде, чем повернуться к Блатте. — Только не делай этого сама, ладно? У тебя слишком нежные руки для подобной грязной работы. Найми кого-нибудь более умелого.
После мурашек наступает холодный пот.
— Но я… Даже не знаю, где искать…
— Рекс, даруй мне сил, — вздыхает Нереис, возводя взгляд к потолку. — Найди любого эрла в казармах, скажи, что дело деликатное и особо срочное. Там тебе и подскажут пару-тройку надежных людей. В самом деле, Блатта, милая, всем когда-то приходится впервые заказывать чужую жизнь.
Королева чокается своим бокалом со стоящим рядом с Блаттой пустым бокалом, и этот звон остается у последней в голове, пока Нереис подзывает слуг из дальней части столовой и приказывает накрыть обед еще и на баронессу.
— И принесите ей вино. Больно она бледная.
40
С неба моросит противный дождь, из-за которого смоляные волосы Виренса вьются еще больше, чем обычно. Он пытается пригладить их, но они лишь больше намокают и раздражают его. Впрочем, дело не в мороси и не в кудрях.
— И почему нужно было заняться этим именно сегодня? — недовольно говорит он, тихо обращаясь к стоящему рядом Грисео. — Погода явно против того, чтобы весь двор отправился на службу.
— Таков порядок, ваше высочество, — выдержанно отвечает гвардеец, держа не до конца зажившую ладонь на эфесе меча. — Без благословения епископа мы не сможем выдвинуться в путь, к тому же, ее величество хочет показать горожанам, что та кровавая баня, которую они устроили, совершенно не пугает двор.
Виренс фыркает, стараясь выглядеть как можно более невозмутимо. Но правда в том, что даже после недели обысков, дознаний и пыток, устроенных в каждом доме, герцог Парвусский становился все мрачнее, а первичный азарт и желание проявить себя и выслужиться перед явно утрачивающей к нему интерес королевой сменился тихим ужасом и осознанием того, что именно сделала толпа.
А ведь он видел часть этой толпы.
Он выходил к ним в ту ночь, когда они явились к воротам замка и требовали справедливости.
Что, если бы они потребовали его голову? Если схватили бы его тогда?
Виренс нервно сглатывает и зачем-то снова приглаживает пушащиеся от влажности волосы. Жест получается чуть более дрожащим, чем ему хотелось бы, но Грисео ничего не замечает.
— Ты уверен, что улицы безопасны? — спрашивает он, косясь на гвардейца. — Для дам, разумеется. Моя главная задача — обеспечить полную безопасность и комфорт для ее величества.
— Будьте спокойны, мой принц. Ночью улицы, ведущие к Площади Властителя, были тщательно досмотрены, а солдаты заступили на свои посты. Ее величеству ничего не угрожает.
Впрочем, как и вам.
Виренс почти что читает это во взгляде Грисео, и от этого становится так некомфортно, что он оставляет гвардейца стоять в стороне и направляется в сторону собравшихся неподалеку от королевы членов совета. В последние дни Нереис вдруг потеплела к нему: перестала смотреть мимо и игнорировать его слова. После утренней присяги снова начала подзывать к себе и сжимать его ладонь в своей. Отсутствие Змея, постоянно вертящегося у нее за спиной, явно пошло их отношениям на благо.
Прошлой ночью она даже выдернула его из постели, послав за ним одну из служанок, и он взял королеву прямо на полу, покрытым ковром, совсем не по-королевски.
До прибытия в Парвус можно отложить все разговоры о войне. Нечто такое она ему и сказала, накручивая короткие пьющиеся пряди его волос себе на палец. Прибудут в Парвус — и потом она обещает своему главнокомандующему обстоятельный разговор.
Ему хочется надеяться, что она пустит его на штурм города. Что хочет заставить его ждать, предвкушать, обдумывать, а потом приподнесет ему щедрый подарок. Мысли о том, как он триумфально берет вражескую столицу, а потом кладет к ее ногам, нравятся ему так сильно, что ради воплощения их в реальность он согласен помолчать и потерпеть.