— Опасность есть всегда, ваше высочество. Осторожность нам не повредит после случившегося с городской стражей.
Их трупы свалили в кучу — так он слышал.
Разорванные ошметки тел, а не трупы. И земля пропиталась кровью, а эти блохастые и чесоточные мрази, прячущиеся сейчас по домам, не испугались даже королевского гнева.
— Зачинщиков повесили, как я осведомлен, — как можно безразличнее замечает Виренс.
— Нельзя повесить весь город, мой принц, — мягко поправляет Нереис. — Хотя я предпочла бы сжечь здесь все и заполнить столицу более благодарными людьми.
Она переводит взгляд на дома, и ему вдруг становится интересно, как она их не боится. Этих презренных подонков, которых после смерти ждет Бездна. Нечестивых ублюдков, рискнувших поднять руку на солдат королевы.
Стоящие у домов солдаты должны добавлять спокойствия и уверенности, но на деле вызывают еще больше беспокойства. Виренс никогда не считал себя трусом, но сейчас, проходя вместе с огромной процессией по городу, он ловит себя на том, что зонт, закрывающий голову королевы, должен бы закрывать и его. Разве не она сказала, что он второй человек в государстве?
Разве он не так же важен, как и она?
И все же он не король.
Приближенный. Постоянный любовник. Даже главнокомандующий ее армией, но все еще не муж. От этого на корне языка неприятно горчит.
Небольшую церковь Виренс замечает, когда она вырастает перед ними в конце дороги. Невысокая постройка, расположенная к югу от замка, выглядит ветхой и разве что не разваливающейся.
— И как туда должен поместиться весь двор? — вслух спрашивает он.
Королева и эрл Культро скашивают на него взгляды, но не отвечают. И не то чтобы он действительно ждет ответ на свой насмешливый вопрос, но такое пренебрежительное отношение все же задевает.
Солдаты останавливаются перед церковью, несколько человек заходят внутрь, и Виренс замечает, как им навстречу выходит епископ, решивший показаться в своих лучших одеждах. Дождь опять начинает накрапывать, но внутрь придворных пока не пускают.
— Неужели кто-то может угрожать ее величеству внутри церкви? Подумать о таком — уже измена, — высокомерно подмечает Виренс.
— Сейчас неспокойные времена, ваше высочество. Если вы не доверяете моим солдатам, то можете сами осмотреть все, что пожелаете, — подчеркнуто вежливо произносит эрл Культро.
— Вот и осмотрю!
— Виренс… — тихо зовет Нереис, пытаясь призвать его к порядку.
Но он уже убирает ее ладонь со своего предплечья и решительно направляется вперед, лавируя между галдящими леди и откровенно заскучавшими лордами. Скашивает взгляд на членов совета, проходя мимо, но они подозрительно молчаливы и выглядят чуждыми друг другу. Он точно намерен выяснить, что за секреты они хранят, будь то секреты королевы или же секреты от королевы.
— Выше высочество, — вместо приветствия произносит епископ. — Рад наконец встретить вас в своей скромной обители.
— Ваше преосвященство, — он целует перстень, надетый на черную перчатку с фиолетовыми вставками, — обитель у вас и правда скромная. Я бы даже сказал: слишком скромная для такого человека.
Лесть настолько грубая и неприкрытая, что Нереис бы точно поморщила нос; но епископ заглатывает наживку, как изголодавшийся путник кусок отравленного хлеба.
— Может быть, в ваших силах убедить ее величество помочь нашему скромному делу. Прошу, пройдемте со мной.
Внутри все выглядит еще более жалко, чем снаружи: выцветшие витражи, каменная статуя Рекса пережила не одну транспортировку, а часть носа совсем откололась. Виренс хмурится, осматривая внутреннее убранство. Здесь и купели для сбора крови — чистой младенческой для всевозможных ритуалов и больной взрослой для очищения и освобождения тела от заразы, — и вделанный в стену бич, которым по преданиям Рекс избивал себя, чтобы очиститься от злобы и старых указов шлюхи-матери. Тоже старый, с поистрепавшейся кожаной ручкой.
Епископ оставляет его рассматривать помещение, заводит разговор с кем-то из придворных, которых наконец начинают пускать внутрь, и Виренс остается предоставлен самому себе.
— Какое жалкое зрелище, не так ли? — слышит он женский голос справа от себя и оборачивается. Герцогиня Айтернусская, успевшая оставить своих товарищей и няню с юным герцогом где-то в толпе, очаровательно улыбается и кивает в сторону бича. — Никогда не понимала, почему церковь так любит именно эту часть истории нашего всемогущего.