— И как же это сделать, Тагги? Не запрешь же ты свою несчастную матушку в подземельях? Не таким человеком я тебя воспитывала.
— Нет, конечно, — устало отвечает он.
Думал об этом столько времени. Несколько бессонных ночей на корабле провел из-за того, что никак не мог уложить в голове происходящее. Самым простым было бы отослать матушку подальше к кому-нибудь из родственников. Но после новостей из столицы, после самосуда простых горожан над городской стражей, он тут же отказался от подобных мыслей.
Да и сопровождать в таком путешествии ее некому. Он мог бы и сам этим заняться, если бы не обещание, данное отцу.
— Отец не одобрит, — шепотом произносит Стагнум, роняя предплечья на бедра.
— Что ты придумал, дорогой? — обеспокоенно спрашивает Трия, мягко касаясь его руки.
— Спрятать ее на нижних этажах среди слуг. Вам выделят несколько комнат, ей дадут другую одежду, и если кто-то прознает, что в Парвусе есть безумная, — он сглатывает, слово все еще отдает прогорклым вкусом тошноты, — то не станут даже интересоваться ей, ведь это какая-то старая служанка нашей семьи, которой мы обеспечиваем достойную старость.
Трия ничего не произносит.
Лишь глядит на него с таким сочувствием, что ему на спину и плечи моментально сваливается весь тяжелый груз от мыслей и решений, связанных с матерью.
— Как я могу так поступать с родной матерью?.. — спрашивает он тихо и абсолютно потерянно. — Как могу ставить ее ниже каких-то напыщенных лизоблюдов, только и ждущих, когда свет от короны обратится в их сторону?
Она продолжает молчать, позволяя ему выговориться. Гладит по предплечью, и Стагнум чувствует, как в уголках глаз собираются слезы. Шмыгает носом и признается:
— Я не знаю, как сохранить репутацию отца и обеспечить ей должный уход. Знаю лишь то, что ей нельзя оставаться в нынешней спальне.
Его слова звучат так уязвимо, почти жалко. Ему двадцать шесть, он водил корабли в плавание и управлялся с целой командой, но когда дело касается здоровья матери и уязвленного самолюбия отца, то ощущения такие, будто ему лет шесть, он заблудился на отцовском флагмане и не знает, успеет ли сойти на землю до отплытия.
— Ты делаешь все возможное, — вдруг заговаривает няня. — Я уверена, если бы ты мог пойти наперекор отцу…
— Именно это я и должен был сделать, — перебивает ее Стагнум. — Должен был сказать ему, что ее жизнь — не игрушка в его руках на пути к власти. Должен был, но не сказал.
— И теперь винишь себя за это?
Он моргает, пытаясь отогнать слезы, и коротко кивает.
— О, мой милый!
Он не сопротивляется, когда она привлекает его в объятия, когда позволяет ему уткнуться себе в плечо и разрыдаться.
Уж если кто и знает, что происходит с герцогиней, то это Трия. Если кто и видит, как безумие захватывает ее с каждым годом все больше, то это няня. Та единственная, на кого он может положиться.
— Я сделаю все так, как ты сказал. Ей все равно будет вредно находиться в этих комнатах, — объясняет она, гладя его по волосам, как маленького. — Много снующих туда-сюда лордов и леди. Они ведь еще и со своими слугами приедут, да? Такое количество народу ее испугает. Внизу ей и правда будет лучше, ты все правильно сказал, Тагги. Ты делаешь все правильно, мой мальчик.
Он лбом прижимается к ее плечу и позволяет себе минутную слабость. Позволяет себе впервые за долгие годы порыдать о судьбе матери, которая с трудом понимает, что с ней происходит, кто ее окружает и что вообще творится в их стране.
С раннего утра начинаются приготовления.
Стагнум вверяет подготовку замка к приезду королевы слугам, а переездом матушки занимается сам: сам спускается на нижние этажи, сам осматривает свободные комнаты и сам же двигает старую мебель, которой не помешали бы крепкие и умелые руки.
Он завтракает ранним утром, когда еще солнце не встает, и сразу же принимается за работу. На обед и ужин не остается ни времени, ни сил. Он работает целыми днями напролет: сам прикручивает дверцы к шкафу, сам привинчивает ручки и даже застилать свежую постель решает сам. Замок чистят и моют, но он не замечает этого. Только перетаскивает необходимые матушке вещи вниз, полностью сосредотачиваясь на этом. Она каждый раз смотрит на него, как на чужого, совершенно не узнавая и не понимая, почему он забирает что-то из ее покоев.