— Сделаю, милорд.
В домашнем вине нет привкуса солнца, как это было раньше. В огромном замке, доставшемся отцу вместе с титулом при новой королеве, нет ощущения дома, спокойствия и уюта.
Раньше ему не хотелось выходить в море дольше, чем на пару месяцев, даже с дипломатическими визитами или торговыми судами. Теперь же он ловит себя на мысли, что с радостью отправится на Парс.
С огромным чувством облегчения и чувством выполняемого долга будет делать то, чем и должен заниматься капитан любого военного судна.
Захватывать, пускать кровь и убивать.
Потому что ничто не сравнится с ощущением, когда сталь разрезает чужое тело, погружается в него по самую рукоятку и отнимает чью-то жизнь, еще мгновение назад имевшую смысл, а теперь гаснущую в чужих глазах.
2
В покоях королевы стоит приятный, но тяжелый аромат, который проникает в легкие и там же оседает. Он силится понять, чем именно пахнет, но запах такой стойкий, что кружит голову, и он решает отказаться от бессмысленной затеи.
— Вы отправляли за мной, ваше величество? — спрашивает он, хотя и так знает ответ на этот вопрос.
Конечно, отправляла. Иначе бы его не разбудили, не стали поднимать из постели, и он бы не преодолел несколько длинных коридоров, чтобы добраться по опустевшему ночному замку сюда.
Света от свечей недостаточно, а луна сегодня не такая яркая. Но он узнает ее силуэт, медленно приближающийся к нему со стороны балкона. Ее распущенные смоляные волосы спадают на плечи и грудь, а тонкий халат — черный, должно быть, у нее так много этого черного и бордового, и темно-синего, и глубокого изумрудного — облепливает ее фигуру, которую он так хорошо успел выучить.
— Отправляла, — наконец признает она, останавливаясь перед ним.
Кладет ладонь ему на грудь, и он знает, что будет дальше, еще до того, как она тянется к его губам за поцелуем.
Он не осознает, как сильно истосковался по ней, пока не кладет руки на ее талию, пока не целует в ответ, и все внутри него не отзывается на эту близость. Они целуются не так долго, но член в бриджах твердеет, и она смеется ему в губы, когда чувствует эту твердость бедром.
Если это такая игра и она его оттолкнет совсем скоро, то он даже позволит.
Они целуются снова. На этот раз более жадно и несдержанно. Он касается ее языка своим, и она податливо приоткрывает рот шире, позволяя ему и посасывать, и втягивать, и ласкать. Он отстраняется лишь для того, чтобы стянуть через голову рубашку, наспех надетую в собственных покоях, чтобы явиться к ней в более-менее приличном виде.
Она снова смеется. Делает шаг назад, и он шагает за ней, кидая рубаху куда-то в сторону на пол. То ли она спотыкается о его ноги, то ли он задевает ее, но они заваливаются на ковер, и он придерживает ее под голову, прижимает к себе, и почему-то уже смеется вместе с ней.
На ее губах нет привкуса вина. Он тоже не пил, но из-за запаха, стоящего в покоях, ощущения такие, будто они оба пьяные. Будто все охвачено винными парами, дурманящими их головы. Она тянется за поцелуем первой, ведет ладонями по его груди, обнимает за шею и сжимает волосы у корней между пальцами.
Между ними было так много разногласий в последние дни. Он раздражал ее, она вызывала в нем тупую злость. А нужно-то было всего лишь позволить телам говорить за них.
Он чувствует, как ее ногти ласково и несколько игриво царапают ему спину, целует ее в шею, и дыхание начинает сбиваться. Она позволяет освободить себя от тончайшего халата, стягивает с него бриджи. И несмотря на то, что еще какое-то время они целуются, оглаживая тела друг друга, внутри что-то резко перещелкивает, и от былой ласки не остается почти ничего.
На любовь это не похоже, скорее какое-то животное стремление друг к другу.
Ее ногти впиваются в его спину, он сжимает ее бедра в ладонях. И когда наконец оказывается внутри нее, то даже не дает ей времени, чтобы привыкнуть и начать двигаться первой.
Он берет ее подобно обезумившему жеребцу. Сжимает и тянет, толкается внутрь, и она цепляется за него, мажет губами по его челюсти, по щеке, но хватается за него лишь сильнее. Они оба цепляются друг за друга так, будто это последняя их ночь вместе.
Последняя и единственная.
Она начинает стонать первой. Он чувствует, как царапины на спине саднят, но не пытается оторвать ее руки от себя. Вместо этого двигается в ней быстрее, размашистее и тоже начинает стонать от удовольствия.