Ее радужка вспыхивает серебристым блеском, и когда он поднимает голову, чтобы заглянуть ей в глаза, то резко просыпается.
Вставший от настолько живого сна член ноет, а шумящее море за небольшим круглым окном напоминает, что все это осталось в прошлом.
Ласки Нереис, то безумное соитие на ковре в ее покоях и даже свет ее ярких глаз. Все это осталось в Потенсе, а от качки на корабле можно свихнуться.
Он разочарованно стонет и переворачивается на спину. Задержаться бы в этом сне хотя бы на пару мгновений подольше. Вряд ли бы, конечно, он смог кончить в реальности, но иногда кажется, что даже такое вымышленное соитие лучше, чем никакого.
В свою каюту она его не пустила.
И все еще не пускает, хотя они уже четвертый день находятся в открытом море на этом треклятом корабле.
Виренс трет глаза, садится рывком и ищет кувшин, чтобы промочить горло. Во рту пересохло, от качки моментально начинает кружиться голова, а шаги наверху и крики дополняют и без того малоприятную картину.
А он-то наивно думал, что они окажутся в одной каюте.
— Мне нужно отдохнуть перед тем, как мы сойдем на берег, — холодно заметила она, приглаживая ладонью край камзола на его груди. — И написать несколько десятков писем. Думаю, ты найдешь, чем себя занять в пути.
С тех пор он ее и не видел.
Всякий раз, как подходил к ее каюте, оказывалось, что ее величество, мол, просила не беспокоить ее. Ее величество легла отдыхать или принимает ванну и никак не может сейчас принять.
Сплошные отговорки, которые ему порядком уже надоели.
Она ведь знает, что обещала ему поговорить о его участии в войне, как они сойдут на землю. Знает, потому и избегает его, чтобы не говорить о том, что ей так не нравится. Чтобы не нести ответственности за свои обещания.
В кувшине пусто, как и в чаше. От раздражения он бьет кулаком по небольшой тумбе, задевает кувшин, и тот летит на пол, громко ударяясь об пол. Не стоило вчера лакать столько вина, сейчас бы не хотелось так сильно пить.
На звук появляется оруженосец, и Виренс раздраженно фыркает, жалея, что нельзя было прихватить с собой кого-то более расторопного.
— Уже проснулись, ваше высочество?
— Принеси мне попить. И свежей воды, чтобы помыться. Здесь воняет, как в конюшне.
— Так каюта же, мой принц.
— Знаю, что каюта! — вспыхивает Виренс. — Давай побыстрее, пока у меня окончательно не испортилось настроение.
Хотя куда бы еще хуже.
Но оруженосец скрывается за дверью, а значит, срывать свое раздражение больше не на ком. В дальней части каюты что-то падает, и первой в голову приходит мысль о крысах. Кажется, он не видел здесь еще ни одну, но на кораблях они обычно водятся — по крайней мере, именно это он слышал от матросов, посмеивающихся вечером на палубе и глушащих ром из железных фляг. Вмиг охватывает такое омерзение, что его аж передергивает.
На войне бывают вещи и пострашнее крыс, но он как представит, что эти твари ползали по его вещам, так аж всего выворачивает, в желудке появляются спазмы, а во рту прогорклый привкус желчи.
К тому моменту, как Армис возвращается с кувшином с водой, а пара слуг за ним тащат деревянную ванну, Виренс успевает окончательно проснуться.
— Давай сюда, — раздраженно бубнит он и забирает кувшин из рук оруженосца, пьет прям так, не наливая воду в кубок. Делает большие глотки, которые проваливаются сразу в желудок, если верить ощущениям.
— Если ваше высочество хотели вина…
Виренс ставит кувшин с оставшейся на самом дне водой на тумбу и щелкает слугам, ставящим ванну посреди каюты.
— И чтобы вода была погорячее. Не хочу еще подхватить какую-то заразу из-за крыс, вечно снующих на корабле.
Он оборачивается к Армису и, совершенно игнорируя фразу про вино, вдруг спрашивает:
— Ее величество уже проснулась?
— Не могу знать, ваше высочество. Но я могу спросить, — он уже делает шаг в сторону и собирается бежать прочь из каюты, когда Виренс приобнимает его за плечи, останавливая.