— Сам ты стареешь, — отмахивается Грисео и зевает, чем выдает сонливость. Рубрум хитро ухмыляется, мол, я же говорил.
— Не спал бы, тебя б давно капитаном сделали!
— Не сделали.
— Это еще почему? — на юном лице Рубрума появляется удивленное выражение лица. — Ты ж самый сильный, самый надежный, самый…
— Не нужно оно мне, — прерывает его Грисео. — Ни один капитан не станет проводить ночь у королевских покоев и лично следить за безопасностью королевы. Стань я капитаном, ее величество больше потеряет, чем приобретет. А допустить этого я не могу.
— Странный ты все же, — качает головой Рубрум, широко улыбаясь.
И он не первый, кто так считает.
Не прошел и месяц с тех пор, как королева Нереис взошла на трон, а его заслуги были отмечены, но Грисео сразу же дал понять, что не стремится занимать высокие посты. «Величайшая награда для меня — это верно служить вам», — сказал он тогда королеве и до сих пор так считает. В государстве порядок будет только тогда, когда каждый будет занимать свое место, а не соревноваться с другими.
И все же, будучи пятым сыном своего отца, Грисео должен бы вести себя более амбициозно. Стремиться к чему-то, стараться показать, что он не один из многих, а выдающийся; однако, так уж повелось с самого детства, что соревноваться с другими ему никогда не нравилось. Не будь у него интереса к военному искусству, он бы и солдатом получился весьма посредственным.
— А мне бы вот хотелось стать капитаном, — мечтательно вздыхает Рубрум, опираясь на меч. — Вот предложили б, я бы не стал думать!
— Может, и предложат еще. Если меньше будешь мечтать в карауле, — подкалывает его Грисео, тем самым как бы намекая, что разговор его утомил.
Рубрум широко улыбается, у него во рту не хватает пары зубов — то ли из-за драк, то ли из-за плохой жизни, Грисео не спрашивает. Знает только, что юнец не особо образованный, читает очень плохо, но старается, всеми силами старается соответствовать и посту, и однополчанам, многие из которых рождены в богатых и благородных семьях.
Грисео как раз из последних. Но несмотря на это и разницу в возрасте, Рубрум, пожалуй, один из немногих, чья вынужденная компания его не тяготит. Конечно, он любит поболтать и временами прост и даже наивен, но это намного лучше, чем провести ночь, а то и пару ночей подряд вместе с любителем перекинуться в карты или обсудить недавний поход в бордель. Возможно, в скором времени Рубрум уподобится однополчанам, пристрастится к выпивке и игре в карты, но пока этого не произошло.
А значит, что ему весьма повезло с напарником.
В сон больше не клонит. Из коридора, конечно, не видно улицы и неба, а время будто бы растягивается и становится неуловимым, но, когда из-за угла показывается девушка в простом темно-коричневом платье и аккуратно убранными под чепчик темно-рыжими волосами, Грисео отмечает, что наступает раннее утром.
Она несет большой поднос с кувшином и свежим полотенцем, на подносе точно есть что-то еще, но он не замечает, потому что смотрит только на ее миловидное лицо. Синяки под глазами от нехватки сна как будто бы даже идут ей. Девушка останавливается напротив них, и Грисео невольно мешкает, хотя прекрасно знает, что должен открыть дверь.
— Доброе утро, — произносит она, улыбаясь.
— Доброе-доброе, — радостно отзывается Рубрум и первым берется за ручку двери.
— Да, уже утро, — несколько тупо проговаривает Грисео и открывает вторую створку двери.
Рубрум странно косится на него, но Блатта улыбается только шире, на мгновение пересекшись с ним взглядом, а затем ловко проскальзывает в не до конца открытые двери.
И почему он всегда ведет себя, как последний дурак в день ярмарки, когда видит ее?
Рубрум посмеивается, когда они закрывают двери за ней, и Грисео награждает его тяжелым взглядом.
— Замолкни, — глухо и как можно тише произносит он, но по вспыхивающему любопытством взгляду гвардейца понимает, что это бесполезно.
— Ты бы себя видел!
Рубрум опять усмехается, и Грисео шикает на него.