Тот останавливается у дверей.
— Герцог Парвусский спрашивал о вас, причем несколько раз. Я убедил его, что нет повода для беспокойства, но он, кажется, не поверил мне.
— Скажи ему… — Моллитием задерживает дыхание, прижимая руку к боку сильнее, и открывает глаза. — Скажи ему, если встретишь, что я был бы ему признателен, если бы он не поднимал на уши весь замок из-за моей небольшой любовной интрижки.
— Будет сделано, милорд.
— И сделай все, чтобы он решил, будто я очень и очень стыжусь ее, — добавляет Моллитием, переводя на него взгляд. — Понял меня, Рамус?
Слуга улыбается уголками губ и кланяется.
— Молодец, — тихо произносит маркиз и опирается на спинку кресла.
Оставшись один в покоях, он переводит взгляд на окно и вспоминает слова герцогини. Всего одна глупая фраза, а как много сомнений и подозрений она в нем порождает.
Теперь главное выяснить, не заходил ли кто в ее покои, пока он лежал там в бреду. И не отправил ли кто письмо с его печатью, потому что Моллитием готов поклясться, что перстень с его пальца снимали и надевали обратно.
Очень все это дурно пахнет.
16
Управлять Виренсом можно было несколькими способами.
Во-первых, надавить на его больное самолюбие и приласкать после нескольких дней шпыняний. Он был паршивой собакой, она — злобным хозяином с плеткой, стегающим по бокам за малейшую провинность. Холодный взгляд, пренебрежение и излишняя заинтересованность во всех, кроме него — а потом сладкая улыбка, протянутая ему рука, и призывный взгляд.
Во-вторых, показательно выделить его среди других придворных. Единственный, весьма дальний родственник (или как она представила его двору три месяца назад) должен занимать положение, соответствующее его статусу, пока королева не соизволит обзавестись супругом, который вытеснит его.
В-третьих, непременно напомнить, кому именно он обязан всем происходящим. Сыграть на его привязанности к ней, показать свою власть и то, что он с легкостью может потерять все, что имеет.
И главное — ни за что не забыть об истекающем времени.
С прошлой полной луны минул почти месяц, по бунту мощи это чувствуется так, что можно не поднимать взгляд к небу и не пытаться рассмотреть среди темно-серых облаков и туч светло-серебристый силуэт, напоминающий ее глаза.
Нереис льет ему в бокал содержимое небольшой стеклянной склянки, прячет ее обратно в рукав платья, откуда и достала, и возвращается с двумя бокалами вина на балкон, куда еще утром перенесли диваны и кресла.
— Ты же понимаешь, что пойдут слухи, — произносит он, услышав ее шаги. — Эрлы, говорят, уже недовольны, что на должность главнокомандующего был выбран не Культро.
— И какая разница? — спрашивает она, остановившись.
Виренс, до этого развалившийся на боку на диване, подрывается с места и забирает из ее рук бокалы, освобождая ей место.
— Я бы и сам налил, не стоило беспокоиться.
— Сегодня твой день, милый, — большим и указательным пальцами она поглаживает его подбородок и лишь затем медленно опускается на диван, расправив юбку. — К тому же, я отослала слуг, чтобы они не мешались под ногами. Могу же я провести вечер наедине со своим главнокомандующим?
Ей даже улыбаться не нужно; достаточно поднять на него взгляд и задержать чуть дольше.
Нереис дергает за ниточки уверенно, ловко забирает из руки Виренса правильный бокал, когда он садится рядом, и задумчиво облизывает губы.
— Герцог Парвусский заявил, что у меня-де недостаточно опыта, — фыркает он.
— И что же тебя так задело? Старик прожил на этом свете в три раза больше твоего. Разумеется, по его меркам, у всех нас недостает опыта.
Она поднимает бокал и сладко улыбается:
— Давай лучше выпьем за моего главнокомандующего. За его великое будущее.
Виренс скашивает на нее взгляд, и требуется всего несколько секунд, чтобы его раздражительная колкость сошла на нет. Он чокается с Нереис бокалом и делает первый глоток. Она не торопит, не следит даже за тем, сколько он пьет и как быстро.
Он выпьет все.
Он всегда выпивает все.
— Это правда? — спрашивает он, и она невинно хлопает ресницами, пока он не поясняет: — То, что ты не позволишь мне отправиться на Каптум?