Последние слова он произносит так тихо, что Виренсу, наверное, придется прислушиваться, но в коридоре никого нет, так что хочется верить, что повторять не придется. Хорошо еще, что Грисео почти никогда не краснеет, а то был бы весь пунцовым от смущения.
— О какой именно баронессе речь? — с нескрываемым пренебрежением спрашивает Виренс. — Их при дворе несколько, но если сможешь научить меня всему, что знаешь, то забирай хоть всех сразу.
— Я говорил о фрейлине ее величества.
— Ах, об этой! — восклицает Виренс, и на его лице вспыхивает узнавание. — И что только ты в ней нашел… Заносчивая и самоуверенная потаскуха, каких в этой стране, я уверен, много.
Грисео непроизвольно сжимает руки, отведенные за спину, в кулаки: подобные речи принцу, может, и позволительны, но говорить так о Блатте — преданной ее величеству, всегда такой учтивой и вежливой — это уже слишком.
— Что ж, будет тебе твоя баронесса, — презрительно соглашается Виренс, его тонкие губы кривятся, и он смеряет гвардейца взглядом.
Он не называет ее по имени, но один ее титул он произносит так, что Грисео становится мерзко стоять рядом с ним, дышать одним воздухом — и уж точно иметь дело после подобных слов с принцем у него нет никакого желания. Но Виренс не дожидается никакой реакции: он оставляется Грисео стоять одного в коридоре и куда-то поспешно удаляется, не побеспокоившись о том, чтобы завершить диалог как-то иначе, чем придирчиво оглядеть своего собеседника.
Грисео какое-то время еще смотрит ему вслед и борется с собой: кто он такой, чтобы отказать принцу крови? Но как у этого принца язык поворачивается называть Блатту потаскухой! Он что, прогуливал уроки словесности, а заодно и сбегал с занятий по придворным манерам? Еще и эти скривленные от недовольства губы.
Пальцы, сжатые в кулак, так сильно затекли, что ему приходится сжимать и разжимать руки, пока он возвращается в обеденный зал. Судя по тому, что навстречу ему идут солдаты, переговариваясь и посмеиваясь, обед закончился, а в зале почти никого не осталось, но он так погружен в мысли о Блатте и тоне принца, что не придает этому никакого значения. Он бы так и пошел обратно за стол, если бы не Рубрум, сначала прошедший мимо, а потом — вдруг заметив его, — решивший вернуться.
— Эй, ты чего такой хмурый? Успел перейти дорогу его высочеству? — подначивает Рубрум, хлопнув товарища по плечу.
Удар слабый, но отрезвляющий. Грисео переводит на него взгляд так, будто совсем недавно проснулся.
— Я? А, нет, — задумчиво отзывается он и невпопад уточняет: — Обед закончился, да?
— Ага, так что добавка тебе не светит, — ухмыляется Рубрум и закидывает руку ему на шею, уводя прочь от обеденного зала. — Рассказывай, что там стряслось у нашего принца.
— Да ничего особо важного, — врет Грисео, непроизвольно вспомнив условия, которые ему выдвинул принц Виренс. — Его высочество похвалил меня за службу — вот и все.
— Просто похвалил? — недоверчиво уточняет Рубрум. — Чего ты тогда такой задумчивый?
— Я тут вспомнил о поручении ее величества, которое нужно выполнить, вот и задумался.
И это отчасти даже правда. Он все еще не посвятил достаточное время тому, чтобы разузнать, нет ли при дворе изменников. Врать этому доброму парнишке, конечно, не хочется, но Грисео решает, что это вынужденная мера. Принц точно не станет церемониться с Рубрумом, если узнает, что тот осведомлен об их занятиях. Что и говорить — вся гвардия до сих пор обсуждает, как бедного оруженосца Армиса принц жестоко пинал ногами, разозлившись из-за какого-то пустякового проступка.
Но слова, которыми он называл Блатту, задевают намного сильнее, чем сломанные ребра оруженосца и возможное наказание для Рубрума. Принц не имел права так о ней говорить, и будь Грисео ее мужем, он бы…
Нет.
Это слишком смелые мысли. Да и с чего бы ей согласиться? Дурак, вот же непроходимый дурак.
— … играть в карты, — слышит Грисео отрывок фразы Рубрума. — Ты же пойдешь?
— Не думаю. Говорю же: нужно выполнить поручение ее величества.
Грисео не уточняет, от чего конкретно отказывается. В любом случае ему важнее не ударить в грязь лицом и показать, что он преданный слуга короны. Особенно потому, что это возможность еще раз встретить Блатту, и, кто знает, может она снова расскажет ему о своей жизни на Осколках.