Нереис непроизвольно вспоминает о запертом в подземельях заключенном. С ним нужно что-то делать; причем, как можно скорее. И у нее зреет отличная идея, как сделать это почти незаметно.
21
В одном из читальных залов библиотеки собрания совета проводятся вот как пять месяцев. Герцоги собираются за длинным столом, на котором никогда нет книг, обсуждают дела государства, время от времени принимая епископа или главного казначея, но в основном пьют и перемывают кости всем причастным к управлению государством — как своим, так и соседними.
Моллитием не знает, как было при дворе прошлого короля; его отец теперь холоден и весьма враждебен по отношению к нему. И ни один весомый аргумент не способен убедить герцога Примордиумского, что верность новой королеве нужна им как воздух, если они все еще хотят сохранить и титул, и земли, и все свое влияние.
«Я не стану и дня служить этой шлюхе!» — последнее, что сказал ему отец, когда Моллитием садился на коня и отбывал в новую столицу ко двору их новой правительницы. Будь их переписка более личной, а не сухой и деловой, он бы обязательно спросил у отца, как проходили собрания совета при предыдущем короле. Спросить, разумеется, можно и теперь, но что-то подсказывает, что герцог не ответит. Или еще хуже — ответит с колкой иронией, непременно напомнив, что его сын превратился в «лизоблюда шлюшьих туфель», хотя он-де воспитывал его настоящим мужчиной.
Моллитием останавливается у входа в читальный зал, достает хорошо спрятанный во внутреннем кармане пузырек и ловко открывает его, чтобы сделать глубокий вдох. Дурманящие соли бьют в нос, их резкий запах заставляет его вздрогнуть, и он поспешно закупоривает бутылек и возвращает на место.
Рамус достал несколько таких: то ли выкрал у лекаря, то ли раздобыл где-то в городе. Моллитием не спрашивал. Ему достаточно того, что соли глушат боли в боку, которые временами бывают настолько сильными, что он никак не может заснуть, как бы удобно ни устраивался в мягкой постели.
Он проходит мимо стеллажей в сторону длинного стола и вздрагивает, когда замечает герцога Парвусского, листающего какой-то потрепанный томик у противоположного стеллажа.
— Милорд, вы сегодня рано, — сдержанно произносит Моллитием, отодвигая кресло от стола, и усаживается. — Не думал, что застану вас здесь.
— В последнее время я рано встаю, — туманно отвечает герцог и поворачивается к нему, не сразу закрывая книгу. — С возрастом такое приходит ко всем, юноша. Бессонница — болезнь стариков. Признаюсь, мне не хватает качки. Волны за окном каюты усыпили бы меня намного лучше, чем местные перины.
В ответ маркиз вежливо улыбается, но не более. Его тактика в общении с герцогами не меняется все те же пять месяцев, что они здесь встречаются: он ведет себя тихо, неприметно, больше наблюдает, чем участвует в разговорах, и обязательно старается запоминать мельчайшие детали, брошенные вскользь другими.
— Как поживает ваша любовница? — спрашивает герцог Парвусский, опираясь рукой о спинку кресла.
— Спасибо, она здорова, — вежливо произносит Моллитием и решает не развивать тему. — Позвольте поинтересоваться, что вы читаете.
— Ах, это? — удивляет герцог и небрежно кидает книгу на стол. — Бесполезное чтиво, призванное помочь мне скоротать время в ожидании. Вы же, как я слышал, предпочитаете коротать время несколько иначе.
— Я бы не хотел об этом говорить, милорд. При всем уважении к вашему статусу и возрасту.
Герцог Парвусский не меняется в лице. Его хмурый взгляд из-под густых седых бровей направлен на маркиза, он поправляет край густых усов костяшкой указательного пальца и что-то бормочет, но Моллитием сидит почти через весь стол от него, так что никак не может разобрать, что именно тот говорит.
— Знаете, маркиз, я тоже был молод. Разное может случиться, но в ваши годы быть глупцом уже стыдно. Вы всегда казались мне человеком непростым. Замкнутым даже, но вот глупцом, теряющим голову при виде симпатичного личика, я бы точно вас не назвал.
— К чему вы клоните, герцог? — устало спрашивает Моллитием, сцепляет пальцы в замок и кладет руки перед собой на стол. — Прошу, говорите откровенно, здесь нет никого, кроме нас, в чему формальности?
Герцог Парвусский отталкивается от спинки кресла и медленно направляется в его сторону, каблуки его сапог громко цокают по полу, и звук кажется еще более звучным, чем есть на самом деле, когда он замолкает.