— Как же это печально, что супругам приходится разлучаться, — вздыхает герцогиня и косится на герцога Парвусского, но тот ничем не выдает удивления или неприязни.
— Поэтому вы решили не выходить замуж после смерти эрла? — подначивает ее герцог Ветусский.
Она по-кошачьи щерится, и Моллитием впервые замечает, как сильно она похожа на кошку: самоуверенную, наглую, но бесконечно обворожительную. И как только он раньше не замечал?
— Порой одиночество — не потеря, а обретение. Спросите у маркиза, — советует она. — Я хотя бы вдова, а он как был холост, так и остается холостым по сей день.
— И правда, маркиз, — герцог Ветусский вдруг поворачивается к нему, и Моллитием заторможено встречается с ним взглядом. — Отчего же вы не женитесь? Надо же продолжать такой знатный и благородный род.
— Пока не представилось подходящего случая, — скромно отвечает Моллитием.
Они пересекаются взглядами с герцогом Парвусским, и отчего-то маркиз чувствует себя неуютно. Между ними висит ложь о любовнице из города, между ними висит какая-то страшная тайна и огромное недоверие. Впрочем, доверять хоть кому-то из здесь присутствующих не стоит. Королева далеко не глупа и назначила каждого из них на такие высокие должности, подарив земли и замки, не за приятную внешность или учтивые повадки. Каждый из них представляет ценность для короны — и об этом лучше не забывать.
— А вот это вы зря, конечно, — подмечает герцог Ветусский. — Жена сразу придаст вам статуса, а там и детишки пойдут, и как-то жизнь веселее станет. Напомните мне познакомить вас с моей старшей дочерью. Она отлично воспитана, прекрасно держится в седле, а как поет!
— Милорд, перестаньте торговать бедной девочкой, как коровой на рынке, — обрывает его вдохновленную речь герцог Парвусский. — То вы привязались к моему сыну, теперь лезете к маркизу. Уверен, будь герцог Айтернусский чуть постарше, вы бы и за него сосватали свою несчастную дочь.
Герцогиня едва сдерживает смех, но на дне ее глаз пляшут озорные искорки. Моллитием чуть приподнимает уголки губ и говорит:
— Почту за честь познакомиться с вашей дочерью.
— Вот видите! — герцог Ветусский разве что не подпрыгивает на месте.
— Вижу-вижу, только уймитесь, — устало соглашается герцог Парвусский.
Моллитием замечает, что мир вокруг перестает замедляться, а чужие голоса снова звучат не откуда-то издали, а вполне привычно и естественно. Голова не ощущается легкой и странной; побочный эффект от дурманящих солей постепенно начинает сходить на нет, а это означает одно — скоро он вновь почувствует боль в боку, если не сделать новый вдох целебных паров.
Доставать пузырек при совете он не решается, это определенно вызовет вопросы. Их уединение прерывают слуги герцогини, вернувшиеся с вином и бокалами, и он, наблюдая за тем, как девушки расставляют бокалы и наполняют их вином, решает, что лучше всего потерпеть. В конце концов, ему не придется терпеть на совсем уж трезвую голову.
Вино в отличие от анисовой водки не позволит почти полностью избавиться от болей, но сможет слегка их притупить, а это уже что-то.
— Оставьте нас, — герцогиня отдает приказ, слегка взмахнув рукой, и делает глоток из своего бокала. — Нужно было сразу распорядиться, чтобы нам принесли вина. Так любая встреча проходит в несколько раз проще.
— Уж не пристрастились ли вы к выпивке, моя дорогая? — подкалывает ее герцог Ветусский, растягивая губы в улыбке.
— Почему бы и не пристраститься к хорошему, — неопределенно отвечает она.
— Я надеюсь, что все отправили гонцов в замки? — деловито уточняет герцог Парвусский, наблюдая за тем, как все, включая маркиза, пригубливают вино. — Войска и продовольствия должны быть собраны незамедлительно. Государство как никогда нуждается в военной победе.
— Иногда вы говорите с нами, как с малыми детьми, — дует губы герцогиня. — Или вы сомневаетесь, что мы справимся в срок?
— Если бы я сомневался, герцогиня, то говорил бы с ее величеством, — он резко осаживает ее. — На кону стоит слишком много, чтобы мы относились к грядущей войне, как к детской забаве.
Моллитием делает несколько глотков вина, и рана на боку начинает неприятно ныть. Сначала слегка, потом все сильнее и сильнее. Он пьет вино, как воду. Изредка что-то отвечает, когда к нему обращаются напрямую, но больше слушает и старается запоминать. В какой-то момент ткань рубахи под камзолом начинает неприятно приставать к телу, и он пытается убедить себя, что в читальном зале стало душно из-за количество выпитого и живой дискуссии. Должно быть, он просто вспотел или ему подали неудобную рубаху утром, когда он собирался.