— Надеюсь, ты никому не скажешь, что я был здесь ночью, — уточняет Виренс в дверях. — Не хочу, чтобы при дворе поползли слухи.
— Как я смею, ваше высочество.
Он довольно улыбается, небрежно мажет большим пальцем по ее щеке, окончательно смутив юную дочурку лекаря, и скрывается за дверью, не дав ей времени осознать произошедшее.
Журнал старика Клюстерема, спрятанный под рубахой, он вытаскивает, оказавшись в собственных покоях, и принимается поспешно зажигать свечи. До рассвета остается не так много времени, небо становится светлее, но Виренс не может сдержать собственное любопытство. Ему нужно убедиться, что именно в этом журнале хранятся нужные записи о том взрыве на корабле, о последствиях и ходе лечения.
Глаза начинают болеть от того, как упрямо он пытается разобрать написанные каракули. Почерк лекаря нельзя назвать легко читаемым и приятным, кое-где на страницах темнеют пятна, и Виренсу не хочется думать, что именно оставило подобные следы на записях.
Четвертый месяц восемьсот одиннадцатого года. Вот оно.
Шаги со стороны комнаты для слуг резко привлекают его внимание, и Виренс захлопывает журнал, поворачивая голову на звук.
— Ваше высочество, вы не спите? — удивленно спрашивает оруженосец, держа в руке подсвечник, крайне похожий на те, что Фаския расставляла по рабочему столу лекаря.
— Как видишь, Армис, — фыркает Виренс и прищуривается, чтобы как следует разглядеть его. — Неужели ты явился, чтобы вернуться к своим прямым обязанностям? Что, и ребра больше не болят?
Он откровенно издевается, но парнишка не тушуется. Стоит почти прямо, видно, что терпит, что боль никуда не делась, но упрямство оказывается в разы сильнее боли.
— Долг настоящего оруженосца, — говорит он дрожащим голосом, — служить своему господину.
Виренс оставляет журнал на столе, поднимается с кресла и направляется в его сторону.
— Это правда, — произносит он, останавливаясь напротив оруженосца. — Но если ты посмеешь еще раз задержать меня или как-то иначе опозорить перед ее величеством, то будь уверен, я сломаю тебе не только несколько ребер.
Армис нервно сглатывает, и страх, читающийся на его лице, несколько веселит Виренса.
— Твое стремление к службе похвально. Не разочаруй меня. А теперь принеси мой меч и теплую стегу. Нас с тобой кое-где ждут.
— Будет сделано, ваше высочество! — поспешно отзывается Армис.
Отец, должно быть, преподал ему более жестокий урок, чем принц. Назвал позором дома и как следует отчитал. По крайней мере, это кажется Виренсу вполне логичным оправданием такого скорого рвения к службе после полученных травм.
— И еще, Армис, — окликает он парня, почти скрывшегося в дверях.
— Слушаю, ваше высочество.
— Раздобудь себе дурманящих солей. Лекарю скажешь, что это мой приказ.
Удивление сменяется благодарностью буквально на глазах.
— Спасибо, мой принц, — с жаром благодарит Армис, довольно низко кланяясь. — Я не забуду вашей доброты.
— Вот и отлично. Но помни, что она может легко смениться на гнев, если ты оплошаешь. А теперь ступай.
Оруженосец уходит, а вместе с ним и часть свечного света. Виренс возвращается к столу и решает, что оставлять журнал на видном месте — одна из самых дурацких идей. Никто не станет рыться в его вещах, конечно, но служанки не обделены любопытством, попади они в Бездну. Ему нужно спрятать журнал, а потом, после тренировки с Грисео, после присяги и завтрака он вернется в свои покои, распорядится никого не впускать и как следует займется изучением всех записей, посвященных его лечению.
Головная боль почему-то становится все сильнее, но он прячет журнал среди многочисленных книг и старается упрямо игнорировать все болевые ощущения.
Он вспомнит, что произошло в том взрыве. Даже если у него лопнет от этого голова, он вспомнит.
25
Платье, оказывающееся на кровати, выглядит шикарнее, чем она когда-либо видела в своей жизни.
Не то чтобы в ее жизни было много платьев, но подобных — никогда. Лакерта тупо моргает раз, затем другой. Поверить в реальность происходящего не удается. Она больно щиплет себя за руку чуть повыше локтя, сжимает пальцами кожу и выкручивает. Платье никуда не исчезает, если это и сон, то она не просыпается.